не было. Зато был мужчина средних лет. Звон цикад прекратился.

Мужчина сидел на корточках возле бетонной стенки, просунув руку в одно из веероподобных отверстий. Я оцепенела. Он смотрел прямо на меня. Худощавый, с черными волосами, в сорочке с отложным воротником. Я его уже видела — тогда, в комбини. Это дети его называли сэнсэем. «Привет!» — громко поздоровался он. Я вздрогнула и проглотила комок в горле. Позади мужчины, в углу, виднелась небольшая постройка, что-то типа быстросборного сарайчика со стенами кремового цвета. «Кто это тут у нас?» — спросил он еще громче и радостно улыбнулся.

Если этот человек грабитель и мне нужно звать кого-то на помощь, то Сэра однозначно ближе, чем дедушка. И, кроме того, дедушка все равно меня никогда не слышит. Интересно, Сэра сейчас дома? «Я… с соседнего участка», — сказала я, пытаясь выиграть время. «Ну конечно, значит, невеста. Невестушка… Ты ведь имеешь в виду соседний участок с другой стороны, да? Вы недавно переехали». Он говорил очень дружелюбно и не казался опасным. От него не исходило угрозы, но, конечно, нельзя знать наверняка, что за человек перед тобой. «А я старший сын, ну, или, если хочешь, старший брат. Намного, намного старше Мунэаки». — «Что?!» Я осталась стоять с раскрытым ртом. Он продолжал говорить: «А раз я его брат, брат твоего мужа, значит тебе… значит тебе я… как же это называется? Свекор, свекровь… све… две…» — «Деверь?» — спросила я и непроизвольно попятилась. У моего мужа есть брат?! «Точно! Я тебе деверь. А ты моя невестка, невестушка. Приятно познакомиться». Неожиданно я почувствовала запах свежескошенной травы, и внутри меня как будто появилась какая-то ясность. Мужчина посмотрел на меня и улыбнулся, снова показав все зубы. Но я всегда думала, что мой муж единственный ребенок. Никто и никогда не говорил мне ничего, что означало бы иное. «Судя по твоему выражению лица, ты обо мне никогда не слышала, — сказал он. — Ну что ж, это понятно. Ситуация сложилась, скажем так, трагичная. Видишь этот сарай?» Он показал на постройку позади себя. Она немного напоминала временное жилье, которое строят для пострадавших в зоне стихийных бедствий. Сарайчик был небольшой, но двухэтажный. На его стенах виднелись точно такие же каплевидные комочки засохшей земли, только висели они повыше. В нескольких из них я разглядела дырочки. В сарае была откатывающаяся дверь коричневого цвета с маленькой замочной скважиной с левой стороны. «Здесь я прожил двадцать лет». — «Двадцать?» — переспросила я. «Да. Я знаю. Это очень много. Двадцать лет назад ты была еще маленькой девочкой. А я был уже взрослым молодым человеком. Я бросил школу, перетащил свою кровать в сарай и зажил собственной жизнью. Мои родители думали, что, наверное, у меня просто сложный период, но, вообще-то, уйти из дома было моей идеей фикс с самого раннего детства. Просто, пока я был ребенком, шанс как-то не подворачивался. Чтобы уйти из дома, нужно место, куда пойдешь. И как раз примерно в то время родители поставили здесь этот сарай. Замечательный двухэтажный сарай. Тогда мы занимались сельским хозяйством и надо было где-то хранить технику и инструмент. А я устроил захват этого сарая. Под покровом ночи, разумеется. Поверь мне, это была настоящая спец-операция. И с тех пор я поселился здесь на целых двадцать лет, в течение которых я не проработал ни одного полного рабочего дня. Вот такой вот я дармоед! — От возбуждения он перешел на крик и чуть не задохнулся. Переведя наконец дыхание, мужчина посерьезнел и очень тихо сказал: — Теперь, кажется, таких, как я, называют хикикомори».

У него были темные волосы, поэтому не возникало ощущения, что он сильно старше моего мужа, но, кроме этого, не обнаруживалось никаких видимых признаков, которые могли бы подсказать его возраст. Узкие бледно-красные губы. Под сорочкой просвечивала майка — и то и другое выглядело чистым и опрятным. Мягкие брюки темно-синего или даже черного цвета больше всего напоминали форменные из легкой ткани, которые обычно носят летом старшеклассники. Может, это они и были. Чем больше я об этом думала, тем загадочней казалась мне его одежда. Его черные кожаные туфли, которые блестели так, будто их только что начистили. Он все так же, непонятно зачем, продолжал держать руку в отверстии. И тут я вдруг осознала, как прохладно вокруг, особенно по контрасту с жарой с той стороны дома. Здесь, в тени, воздух был почти холодным. В нижней части стены и на земле под стеной рос мох. Там, где он не рос, чернела земля. На вид — влажная, но не грязная, в отличие от земли в палисаднике перед домом, где все пропиталось водой. Проход между домом и бетонной стеной был сухим. Наверное, он шел немного в стороне — там, где другая почва. За домом везде царила прохладная сырая гармония. Влажный воздух поднимался от земли, наполненный уже знакомым мне травяным запахом, какой бывает у только что изготовленных циновок татами, с примесью еще какого-то тонкого аромата. На земле росли зеленовато-лиловые кустики, увенчанные белыми цветами. «Это сныть. Бабуля заваривала ее с чаем. Мать терпеть не могла этот запах… Мне, вообще-то, он нравится, потому что я всегда был бабулин внучок. А вот мама никогда не пила бабушкин чай. И не хотела, чтобы я его пил. А теперь посмотри, эта трава повсюду. Хочешь взять себе немного? Заваришь дома с чаем. Только сначала высуши как следует». — «Ммм…» У меня в голове замелькал хоровод лиц: бабушкина фотография на алтаре, свекровь, муж и — непонятно почему — женщина из соседнего дома, Сэра-сан. Последним возник дедушка со своей коронной улыбкой. Брат моего мужа… Получается, мой деверь? Откуда они столько всего знают про меня, притом что я практически ничего не знаю о них.

«Кстати, мне кажется, не стоит никому говорить, что мы познакомились. По крайней мере, матери и своему Мунэаки точно не говори. Думаю, они не обрадуются. Мне не важно, что они думают обо мне, но будет обидно, если это как-то отразится на тебе. Впрочем, решай сама, конечно». Я отчетливо увидела перед собой лицо свекрови. И тут же сквозь этот образ проступило лицо мужа. Не было никаких оснований полагать, что я знаю всю правду. Разумеется, никто не заставлял меня ничего делать против воли. Я не чувствовала себя несчастной или разочарованной — я понимала, на что соглашалась. Что, впрочем, не означало, что я обязательно узнаю обо всем. Интересно, почему здесь не слышно цикад? «А вы