была блестящей, но, думаю, все могло оказаться намного хуже. Единственное, что у меня действительно получалось, — так это быстро бегать. Я носилась по полю как угорелая. Вероятно, поэтому мои новые друзья и не заметили, что я ни разу не ударила по мячу. Меня не покидало ощущение, что я делаю нечто незаконное и что с минуты на минуту явится кто-нибудь из родителей и, схватив меня за шкирку, потащит домой.

Но никто за мной не приходил. И постепенно я вошла во вкус. Мне нравилось чувствовать, как ветер треплет мои волосы. Нравилось бежать вместе с ватагой мальчишек, стараясь не отставать от них. Нравилось размахивать руками и прыгать от радости, когда моя команда забивала гол.

— Пас! Пасуй мне!

В центре поля завязалась борьба, четыре пары ног отчаянно пытались дотянуться до мяча. Я с ходу ввинтилась в самую гущу толкающихся мальчишек. Неожиданно мяч сам отскочил мне под ноги, и я изо всех сил ударила по нему, направив туда, где стоял Абдулла. Тот ловко принял мяч, остановил его пяткой и, развернувшись, понесся к воротам противника. Меня захлестнул неописуемый восторг, и я с воплем рванула вслед за Абдуллой.

Мне нравилось, что пыль столбом поднимается из-под моих быстрых ног. Мне нравилось быть членом команды. Мне нравилось быть мальчишкой.

Глава 8

ШЕКИБА

Вскоре большая часть работы по дому свалилась на Шекибу. Ее тетки решили, что раз она поправилась, то вполне может справиться с работой, с которой они сами едва справлялись вдвоем-втроем. А Шекибе действительно не составляло труда в одиночку наполнить водой огромную бадью или принести и затолкать в печь здоровенное полено. Женщины посмеивались и тихонько перешептывались между собой, пока рядом не было Шагул-биби, — свекровь тут же обозвала бы их лентяйками и пустила в ход свою клюку.

«У Шекибы силища, как у лошади. Вот пускай и вкалывает. А мы наконец-то узнаем, как живется Шагул-биби, у той одна забота — командуй да колоти всех без разбору».

Шекиба слышала их насмешки, но они ее мало трогали. Привычка к тяжелой работе была у нее в крови. Да и день так пролетал гораздо быстрее, и, хотя к вечеру у Шекибы болела спина и ломило плечи, она ни за что не показала бы, как ей трудно, — вот еще, чтобы эти ведьмы злорадствовали. Кроме того, у нее не было ни малейшего желания получить очередную порцию затрещин, а Шекиба быстро усвоила, что в этом доме любая провинность наказывается битьем.

Хуже всех была тетя Зармина, жена старшего сына Шагул-биби. Ее руки напоминали узловатые ветви дерева, а кулаки, похожие на две кувалды, то и дело обрушивались на младших жен. Вечно всем недовольная, вспыльчивая, она, по всей видимости, тренировалась, чтобы занять место свекрови, как только Аллаху будет угодно прибрать старуху. Шагул-биби, без сомнения, видела насквозь свою старшую невестку, но держала ее в узде, время от времени устраивая ей выволочки перед остальными женами.

Самой незлобивой из всех оказалась жена младшего из оставшихся в живых сыновей Шагул-биби. Довольно быстро Шекиба заметила, что тетя Шамина орет и отвешивает тумаки только в присутствии других жен. Когда тетка впервые замахнулась на нее, Шекиба втянула голову в плечи и приготовилась принять удар, и, как оказалось, напрасно Шамина вложила в свой удар силы не больше, чем требовалось, чтобы прихлопнуть муху.

«Она не хочет показаться слабой, — подумала Шекиба, — но характер у нее мягкий».

Дни шли за днями, Шекиба держалась особняком, безропотно делала все, что ей поручали, и старалась ни с кем не разговаривать, если только к ней не обращались с каким-нибудь вопросом. Однако она все равно постоянно оказывалась в центре внимания родственников, причем не только бабушки и теток.

Дело было в середине осени. Однажды, когда Шекиба, ползая на коленях, усиленно скребла пол на кухне, к ней подошла Шагул-биби и ткнула в плечо своей клюкой. Шекиба вскинула голову. Рядом со старухой стоял, скрестив руки на груди, дядя Фаяз, муж тети Зармины.

— Когда закончишь мыть пол, отправляйся в поле и помоги своим дядям. Уверена, тебе пойдет на пользу свежий воздух, и к тому же ты, судя по всему, неплохо умеешь работать в поле.

— Но мне еще надо приготовить… — начала Шекиба.

— Так приготовь побыстрее и марш на улицу! — отрезала бабушка. — Поможешь собирать урожай. Еда, которой мы тебя тут кормим, сама в дом не прибежит.

Дядя Фаяз фыркнул. Это была его идея — приспособить племянницу к полевым работам. Он заметил, что на участке Исмаила, который Шекиба успела засеять весной, даже несмотря на последние засушливые месяцы, урожай был в два раза больше, чем на земле, обрабатываемой им с братьями. Ему пришло в голову, что Шекиба, похоже, унаследовала от отца его чутье земледельца, так почему бы не воспользоваться ее талантом. В конце концов, у них в семье полно женщин, которые вполне могут справиться с работой по дому, а Шекиба пригодится ему в поле. Мать охотно согласилась с его предложением. Сбор урожая — гораздо важнее мытья полов. Впереди долгие зимние месяцы, когда придется кормить кучу голодных ртов.

Однако Шекиба прекрасно понимала, что новые обязанности не избавят ее от уже имеющихся, просто отныне ее день станет еще длиннее, а работа — еще тяжелее. Как она и предполагала, тетя Зармина пришла в бешенство, узнав, что свекровь хочет отобрать у нее помощницу, но спорить с Шагул-биби она не решилась.

— Старуха, видать, забыла, чего стоит поддерживать порядок в доме и готовить на всю семью, — процедила сквозь зубы тетя Зармина. — Ну что же, коль скоро Шекиба теперь будет работать в поле, придется ей вставать пораньше, чтобы успеть приготовить завтрак и помыть посуду. Кроме того, накопилась куча одежды, которая требует починки. Так что придется Шекибе-шола и спать ложиться попозже.

Прозвище Шола прочно закрепилось за Шекибой. Для жителей афганской деревни физический недостаток часто становится определением, превращающимся в часть имени. Так, в деревне Шекибы имелась Мириам-косиножка, у которой одна нога была короче другой. А также Сабур-однорукий, у которого от рождения была только одна рука. «Если не будешь слушаться маму и папу, у тебя отвалится рука», — пугали матери своих детей. Или Башир-безглазый, ослепший, когда ему было лет тридцать. Башир лютой ненавистью ненавидел детей, которые издевались над его нетвердой походкой. Впрочем, для него не было тайной, что их родители тоже давились от смеха всякий раз, когда, идя по улице, он утыкался в стену дома или врезался в забор.

Шекиба