Шекиба сдается. Она позволяет братьям отца скрутить ее и положить на одеяло. Они несут Шекибу в большой дом. Точно так же полгода назад сама Шекиба несла тело отца к свежевырытой могиле.

Когда они проходят мимо дерева, под которым похоронена ее семья, Шекиба поднимает голову и вытягивает шею, пытаясь взглянуть поверх кромки одеяла на могильные холмики.

Мама. Папа. Тариг. Мунис. Бюльбюль.

Шекиба не замечает, как переглядываются между собой ее дяди, пораженные открытием: все близкие племянницы лежат там, под деревом, включая и их брата Исмаила. Шекиба не видит, как они качают головой, едва сдерживая слезы, один из них бормочет: мы должны были проводить брата, обмыть его тело и опустить в могилу. Шекиба — единственная, кто остался в живых из всей семьи Исмаила, девушка с изуродованным лицом, чья жизнь никому не нужна. Братья Исмаила хмурятся еще больше. Сколько времени племянница прожила одна? Немыслимая ситуация! Какой позор для Бардари, если об этом узнают в деревне!

Они оставили ее во дворе, а сами пошли сообщить Шагул-биби о том, какой груз принесли из дома брата. Через несколько минут шустрая старуха выскочила во двор, подлетела к лежащей на одеяле Шекибе и, чуть склонившись над ней, уставилась затуманенными катарактой глазами на внучку, без которой вполне могла бы обойтись.

— Скажите своим женам, чтобы помыли ее, — буркнула Шагул-биби. — Да предупредите, что от одного взгляда на ее лицо может вывернуть наизнанку. Потом пусть накормят. Если мы хотим сохранить честь семьи, нам придется приглядывать за этим существом. Да покарает ее Аллах, всю жизнь стояла между мной и моим сыном. Не сообщить нам, что Исмаил покинул этот мир! Ничего, настанет час, и она за все заплатит.

Все понимали, что это не пустая угроза. Шагул-биби не из тех, кто бросает слова на ветер. После того как два года назад умер ее муж, она взяла на себя роль главы дома, которую исполняла истово и с наслаждением. Малейшая провинность — и Шагул-биби не задумываясь обрушивала на спины своих невесток тяжелую клюку, с которой не расставалась ни на минуту, хотя в ней не было ни малейшей надобности: старуха прекрасно могла передвигаться и без палки. Шагул-биби прожила долгую жизнь и считала, что, родив пятерых сыновей, имеет право ходить с гордо поднятой головой. Теперь настал ее черед держать в повиновении клан Бардари такой же железной хваткой, как когда-то отец пятерых ее сыновей, с той же жестокостью, которую когда-то она сполна испытала на себе.

Шекиба безропотно позволила женщинам раздеть себя и вымыть. К тому же у нее попросту не осталось сил для сопротивления. Это не очень приятное задание — вернуть человеческий облик тому чудовищу, в которое превратилась Шекиба, — было поручено младшим женам. Потребовались десятки литров воды, чтобы справиться с заскорузлой коркой грязи, покрывавшей тело девушки. Свалявшиеся волосы невозможно было расчесать, их попросту отрезали. Женщины, немногим старше самой Шекибы, проклинали исходившее от нее зловоние, кривили лица и морщили носы. Когда с мытьем было покончено, кто-то из них взялся накормить Шекибу. Ей клали в рот куски и заставляли жевать, поскольку Шекиба не сразу вспомнила, как это делается.

Прошло несколько дней, и способность реагировать на окружающий мир вернулась к Шекибе. Она начала замечать людей, стала понимать, о чем они говорят, и осознала, что ее больше не терзает постоянный голод, Шекиба подняла руку и осторожно ощупала свою коротко стриженную голову.

«Я, должно быть, похожа на одного из моих двоюродных братьев», — промелькнула у нее мысль.

Все тело горело, словно от солнечного ожога, — видимо, мывшие Шекибу женщины с таким ожесточением терли ее мочалками, что травмировали болезненно истончившуюся кожу девушки. На ночь Шекибу отправляли на кухню. Лежа на одеяле в узком проходе между стеной и жаровней, она часто задевала ногами стоявшие на полу чугунки, вздрагивая и просыпаясь от стука. Утром, когда женщины являлись на кухню готовить завтрак, Шекибу отправляли в одну из комнат в задней части дома.

«Мне надоело с ней возиться. Фу, что за уродина».

«Закрой свой рот и веди ее к себе в комнату».

«Ну уж нет. Она и так вчера весь день провела у меня. После нее вонища — не продохнуть. Тащи ее к себе».

Шекиба не обращала внимания на их оскорбительные реплики. Пусть чешут языками сколько влезет, пусть шпыняют из угла в угол, как паршивую собачонку, главное, никто не допекает ее расспросами и не заставляет участвовать в жизни семьи. Но так не могло длиться вечно. У Шагул-биби имелись свои планы насчет свалившейся на ее голову ненавистной внучки.

В доме, в котором жила семья Бардари, была большая общая комната. Здесь все члены семьи собирались для трапезы, здесь днем возились дети. Рядом с общей комнатой находилась кухня, где невестки Шагул-биби иногда вместе, иногда поочередно занимались приготовлением пищи. Вокруг этих двух главных помещений располагались комнаты поменьше — по одной для каждого из пяти сыновей Шагул-биби, их жен и детей. Сама старуха была единственной, у кого имелась отдельная комната.

Шекиба лежала на боку, повернувшись лицом к стене, в одной из комнат, куда ее загнали, выпихнув утром из кухни. Она задремала, поэтому не слышала, как бабушка вошла в комнату, и очнулась, лишь когда старуха больно ударила ее по бедру своей клюкой.

— Вставай, ленивая девчонка! Хватит валяться. Сколько можно, ты уже целую неделю только и делаешь, что дрыхнешь дни напролет. Если твоя безумная мать позволяла тебе бездельничать, то в моем доме этот номер не пройдет.

Шекиба вздрогнула. По мере того как она набиралась сил, ее тело становилось чувствительным к боли, это было, пожалуй, одним из отрицательных моментов выздоровления. Еще удар палкой по лодыжке. Шекиба с трудом подняла отяжелевшую ото сна голову, села и, упираясь руками в пол, попыталась отползти в сторону, подальше от разъяренной бабушки.

— Вся в мать — ленивая и дикая!

Нет, от этой старухи нет спасения. Шекиба окончательно пришла в себя и взглянула на бабушку.

— Ну, что скажешь? — приступила к ней Шагул-биби. — Неблагодарная и дерзкая. Мы взяли тебя в дом, отмыли, кормим, а в ответ ни слова, только и можешь, что сидеть тут и пялиться на меня, словно умалишенная.

— Салам, — неуверенно начала Шекиба.

— Что за поза! Сядь ровно, как подобает воспитанной девочке, веда себя прилично.

Бабушка хлопнула внучку палкой по плечу. Шекиба испуганно заморгала глазами и постаралась выпрямить спину. Старуха склонилась над ней и почти вплотную придвинула свое лицо к лицу Шекибы. Желтые глаза горели ненавистью. Шекиба