Буду штурмовали, хоть и союзниками немцам считались. А эти…. Свои шпикачки да пиво выше совести ставят. Да и есть ли она у них, та совесть…

Трегубов покачал головой.

– Всё ж чехи тоже против немцев воюют – в своём корпусе[22]. Так что не все они совесть за колбасу продали…

– Знаю. К тем у меня вопросов нет. А вот к этим… – И Некрасов зло кивнул на бесконечную колонну пароконных повозок, уже полчаса безуспешно обгоняемую «хорьхом» разведчиков.

Пока шёл этот любопытный диалог – Савушкин внимательно рассматривал обгоняемую колонну, и про себя отметил, что чешские полицейские, сопровождающие селян, посматривали на «хорьх» с фельджандармами сторожко, украдкой, стараясь не пересекаться взглядами с немецким офицером, сидящим рядом с шофёром. Боятся? Или? Чёрт их там разберёт. Но в колонне их, судя по всему, человек сорок, не меньше, все вооружены, хотели бы – от немецкого «хорьха» давно уже рожки да ножки остались бы, вместе с жандармами. Значит, не хотят, и карабины им – так, для антуража… И ведь понимают же – машина нездешняя, тактические номера хрен поймёшь какой дивизии, искать этот «хорьх», случись что, никто не станет… Тьфу! Прав Некрасов, мерзко на это смотреть… Хотя, с другой стороны – они ведь не немцы, так что пацифизм чешских полицаев им на руку. У всякой монеты есть две стороны….

Сидевший за рулём Костенко, вдруг насторожившись, бросил сидевшему рядом Савушкину:

– Товарищ капитан, шо то не то на перекрестке биля церквы….

Савушкин, подняв к глазам бинокль и всмотревшись вперёд, негромко произнёс:

– Володя, посмотри по карте, где мы…

Лейтенант, развернув свою двухвёрстку, через несколько секунд доложил:

– Город впереди – Турнов.

– А сколько от него до Мюнхенгреца этого, где мы ночевать планировали?

Лейтенант пожал плечами.

– Да рукой подать, километров двадцать, от силы.

– Ясно. Личному составу приготовиться к бою! Кажется, мы приехали… – Чем дольше Савушкин смотрел через цейсовскую оптику на десяток немецких грузовиков и бронетранспортёров, сгрудившихся на въезде в Турнов, тем меньше они ему нравились. Что-то в этих машинах и снующих вокруг них людях было неправильное, нескладное, не спрягалось подлежащее со сказуемым…

Трегубов, наклонившись к Савушкину, спросил вполголоса:

– Лёша, что там?

– Да вроде контрольный пункт. Большой только больно. Дюжина «блитцев» и два «ганомага». И человек тридцать народу шляются вокруг них. – Помолчав, Савушкин добавил: – Что-то не то с этими немцами…

– Что именно?

Капитан, ещё раз подняв бинокль и внимательно всмотревшись вперёд, решительно бросил:

– Не немцы это.

Подполковник присвистнул.

– Час от часу не легче. А кто?

– Пока не знаю. Но свернуть нам некуда, до них осталось метров триста, так что в любом случае сейчас мы всё узнаем….

Когда до перекрестка, на котором сгрудилась подозрительная техника, осталось метров пятьдесят – Савушкин побелевшими губами произнёс:

– Власовцы…

Мгновенно насторожившийся Трегубов спросил:

– И чем это нам грозит?

Савушкин, вынимая из кобуры «парабеллум», ответил:

– Да хотя бы тем, что их здесь быть в принципе не должно… Цугцванг, товарищ подполковник. Мы – фельджандармы, и обязаны их проверить. Если этого не сделаем – вызовем очень сильные подозрения. Если сделаем – то, боюсь, всё это может очень плохо кончится…. Всё, Олег, тормози! Мотор не выключай…Всем готовность к открытию огня! – И с этими словами капитан бодро выскочил из «хорьха».

Тотчас машину «фельджандармов» обступил десяток солдат в немецкой форме, с нарукавными нашивками с Андреевским крестом, без обязательного для вермахта орла над левым карманом. Савушкин, сделав вид, что не замечает злобных взглядов, прошивающих его насквозь – узрев на одном из власовцев офицерские погоны без звёздочек, с одним тонким красным просветом, сухо потребовал:

– Ihre papiere, dokumente, wehrpaß, soldbuch, bitte!

Власовский подпоручик криво ухмыльнулся и сплюнул под ноги Савушкину. Тотчас к капитану подскочил какой-то расхристанный солдат, вскинул винтовку и завизжал:

– Паперы цябе? Паперы!? Чорта табе лысага, а не паперы, сволач нямецкая! Досыць вы над нами здзеквалися, цяпер наша чарга! Здохнеш тут, як сабака! Кидай зброю! Пистоле вегешмиссен, падла! Застрэлю!

Подпоручик коротко бросил:

– Акаронка, заткнись! – и, так же нехорошо ухмыляясь, ответил Савушкину: – Нихт папир, герр гауптман. Ире пистоле, битте! – и протянул руку.

Савушкин осмотрелся. Власовцев вокруг них стояло не меньше дюжины, все они были вооружены, и держали оружие наготове. Белорусы, судя по этому Акаронке. Скорее всего, из тех полицаев, что ушли в прошлом году вместе с немцами. Таким терять нечего…. Капитан поставил «парабеллум» на предохранитель и медленно, глядя в глаза подпоручику, вложил его в кобуру. Власовский офицер хмыкнул, покачал головой и, кивнув на «хорьх» – промолвил:

– Ире зольдатен муссен ин дем ауто штейген, унд ваффен пассирен[23].

– Nein. Es ist unmöglich[24]. – Как можно более безразличным тоном произнёс Савушкин и добавил, изо всех сил коверкая русский: – Ви препятствовать движение наша дивизион. Ин фюнфцих минутн… через пятнадцать минута дорога должен бить чистый. Убрать ваши камионы! – Но по глазам подпоручика понял, что блеф не удался. Тот насмешливо посмотрел за спину Савушкина, приложил ладонь ко лбу, как бы озирая горизонт, и, разведя руками, сказал:

– Нет никакой дивизии, герр гауптман. Пусть ваши зольдаты выходят и сдают оружие. Тогда все останутся живы. – И добавил, на всякий случай: – Митен зи ваффен унд ауто, унд аллес вирд лебендиг блейбен[25]…. – После чего, оглянувшись к своим, скомандовал: – Оружие к бою! Если эти жандармы упрутся – по моей команде огонь! Нехрен, покомандовали! Мы им больше не холуи!

Савушкин понимал, что у него остались считанные секунды на принятие решения. Согласиться и сложить оружие? Настоящие фельджандармы, пожалуй, именно так и поступили бы… Не согласится и принять бой? Не вариант, их тут просто перебьют. А машину и оружие они найдут – если выберутся из этой передряги живыми. Значит, сдаём…

И только он набрал в грудь воздуха, чтобы отдать команду своим на разоружение – как внезапно услышал голос, который меньше всего предполагал услышать в этой ситуации. И этот голос иронично произнёс:

– Ernst, mein Junge! Was machst du hier?[26]

Глава восьмая

Где вьются в зелени овраги,

И в башнях грезят короли,

Там, в золотистой пряже Праги

Мы с явью бред переплели. …

– А как же Швейцария? Вы вроде как в Цюрихе должны были дождаться конца войны?

Барон иронично усмехнулся.

– Швейцария прекрасна, мой мальчик. И Цюрих всё так же богат и скучен. И я уже почти смирился с ролью швейцарского бюргера – но увы, человек предполагает, а Господь располагает… В один далеко не