«Я делаю шаг вперед, наступаю на землю, под ногой хлюпает, и выплескивается фонтанчик грязной воды. Покачиваюсь, чуть не падая. Нельзя падать, испачкаю свитер!

Руки были все черные».

– Стой ровно, Ева! Это что, так сложно?

«Я цепляюсь за землю, отталкиваюсь, но руки скользят».

– Покружись! Да не сейчас! Вот когда ветерок дует, листья падают, под ними покружись!

«Он наваливается сверху, я выворачиваюсь и перекатываюсь по земле».

Так кружится голова. Можно я не буду больше кружиться, меня тошнит?

«Страх помогает вырваться, ударить, ни на что не надеясь, отчаянно, бессмысленно».

– Ева? Ева! Ева?!

– А?

– Ты чего не откликаешься? Стоишь, выпала из реальности.

– Давай уйдем?

– Ты чего?

«Он отпустил меня на мгновение, я рванулась изо всех сил, потянув мышцы, они болели две недели».

Я покачнулась, Олег едва успел меня подхватить.

– Ты чего такая морально неустойчивая?

«Споткнулась у самого края леса, испугалась так, что сердце чуть не выпрыгнуло из горла. Сейчас точно догонит!»

Я оперлась на руку Олега и попросила:

– Давай уйдем?

Его рука мгновенно из поддерживающей стала жесткой, а сам он раздраженным:

– Ева, ты можешь нормально объяснить, чем тебе этот лес не нравится? Тут не водятся дикие звери, честное слово.

– Не хочу.

– Опять твои суеверия, что ли?

«Нельзя ходить в лес. Он ждет там, за кустами».

– …Нет.

– Ева, мне надоела эта ерунда!

– Олег…

– То тебе кошка дорогу перешла, то колбасу нельзя есть!

– Десерт…

– То по той дорожке можно идти, а по этой нет!

– Я…

– В темноте не есть, деньги из рук в руки не передавать, в лифте все заплеванные кнопки перетрогать!

– Это просто…

– У всех есть придури, Ева, но твои переходят все границы! Завтра ты будешь считать листики на деревьях?

– Но ведь…

– Просто возьми себя в руки! Ты же можешь быть нормальной! Такой был отличный день! Опять все к черту!

«Но я уже выбралась из леса. Уже выбралась. Убежала».

Олег смотрел на меня раздраженно и зло. Наверное, с его точки зрения все так и выглядело: из-за моих суеверий я испортила наши чудесные выходные. Я всегда все порчу, даже если хочу все исправить.

– Я больше не пойду с тобой вообще никуда, если ты будешь вести себя как психованная!

Выпрямившись, я вышла из леса. Леса больше нет!

– Уходи. Вот прямо сейчас – уходи, – сказала я Олегу.

Олег посмотрел на меня долгим и злым взглядом, развернулся так, что за ним взметнулись вихрем желтые листья, и ушел.

Причем совсем не в сторону дома.

Я запрокинула голову, выдохнув горечь и обиду в синее октябрьское небо, которое еще полчаса назад поднимало мне настроение, вдохнула запах прелых листьев и пошла домой. За спиной остался проклятый лес, в который я больше не войду никогда, пока еще дышу.

Черные мешки с листьями попадались по пути все чаще, как будто на что-то намекая. Настроение у меня было перед новой рабочей неделей – просто огонь! И еще обед с Сергеем Андреевичем впереди. Главное, не начать случайно ныть при нем. Для этого у меня есть мама и Ирка.

Я так задумалась, что заметила соседа, только когда уже поздно было сворачивать и красться с другой стороны дома. Он стоял рядом со здоровенным черным «Лендровером» и орал в телефон:

– И на суд тоже не приеду! Не хочу! Ты это все затеяла, а я теперь чем-то обязан?

Ну что ж, по крайней мере не только мне достается от его паршивого характера. Надо же, мне ведь показалось в магазине, что он жутко обаятельный. Где были мои глаза?

В этот момент он меня и заметил.

– Ева! – рявкнул он тем же тоном, что и в трубку. – Ч-ч-черт… – уже мягче в телефон.

Он только глянул на меня, а я уже готова была плюнуть на приличия и собиралась перепрыгнуть через клумбу, чтобы спастись бегством и укрыться в подъезде. Потом посмотрел на телефон, выключил его и сделал шаг вперед, перегораживая мне обходной путь.

– Что? – устало спросила я.

Конечно, я отметила, что он прекрасно выглядит. И стильный бежевый шарф поверх тонкого свитера, и вызывающе-желтые ботинки, и запутавшийся в волосах крошечный желтый листик липы, будто он тоже в этот когда-то прекрасный воскресный день гулял под листопадом.

Но я хорошо помнила и его идиотское предположение, что я ворую почту, и то, что он женат, а значит – под абсолютным запретом. Бросив быстрый взгляд на его правую руку, я убедилась, что кольцо на месте.

Не знаю, чего я ждала. Что он успеет развестись?

– Это ваша машина? – Он указал на желтый «Гетц», заперший «Лендровер».

– Нет, с чего бы. – Я недоуменно пожала плечами.

– А чья? – требовательно спросил сосед.

– Да откуда мне знать! – возмутилась я. – Почему вы вообще меня спрашиваете?

– Потому что вы постоянно лезете в мои личные дела. Кто еще мог запереть меня в наказание за то, что я встал на чужое место?

– У меня вообще нет машины, – терпеливо объяснила я, подумав при этом, что заперли – и правильно сделали.

– Что же делать? – Почему-то сосед решил спросить об этом именно у меня. – Я ее пинал, но у нее, кажется, даже сигнализации нет.

– Понятия не имею.

Я равнодушно пожала плечами и попыталась его обойти, но он вдруг широко улыбнулся, так обаятельно и светло, что у меня даже дыхание перехватило, взял меня под локоть, и я совершенно не сопротивлялась, потому что он уже наклонился ко мне и своим шелковым мягким голосом промурлыкал:

– А мне кажется, вы знаете, как мне помочь, Ева…

Он больше ничего не делал, но мне казалось, что я стою под ослепительным светом театральных софитов, ярким и горячим. Все немыслимое обаяние этого мужчины, однажды на моих глазах направленное на кассиршу, вдруг досталось мне одной.

Я моментально забыла его грубость, его домыслы и то, что увлечься им – худшая идея из возможных, потому что вокруг просто больше не было никого и ничего. Только ослепительный горячий свет – и мы вдвоем… Теплый запах специй и ирисов поплыл вокруг меня, словно тоже включившись от повысившейся вокруг температуры.

Да он же нагло пользуется своим обаянием!