Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Идти было далеко, но дракончик не привык отменять решения, принятые всем сердцем.
Да-да, Зигфрид собрался в столицу, чтобы в сиянии богатых палат просить помощи у драконьего короля!
Неосторожная фраза градоначальника навела его на эту мысль, и с тех пор наш дракончик обрел новую надежду – ведь кто как не справедливый и мудрый король услышит правду в его отчаянной мольбе, кто как не самый могущественный владыка подсобит страждущим и ничего об этом не подозревающим плаксингтонцам в отыскании пропавшей звездочки! Кто как не он – лучезарный Пафнутий Четырнадцатый! Эта надежда так воодушевила и увлекла бедного Зигфрида, что он нашел продолжение аудиенции у градоначальника решительно невыносимым, и именно с этим чувством был связан его неожиданный побег. Не будем винить дракончика за спесь, ибо его можно понять, и ему очень легко посочувствовать!
Зигфрид был романтичным дракончиком и очень любил мечтать, однако в нужные минуты он умел сосредоточиться и рассудить логически. Так он и поступил в тот же самый день судьбоносной беседы с градоначальником – день, который в своем дневнике он позже окрестил Днем Надежды.
Вот что делал Зигфрид в свой последний вечер дома, накануне большого Путешествия навстречу Надежде и Звездочке.
Первым делом он собрал котомку, сложив в нее все самое необходимое: тот самый дневник, карандаш, перочинный ножик и сухари. Также Зигфрид взял с собой фляжку со студеной водой из колодца (правда, к утру она уже нагрелась и стала не такой студеной, но все равно была приятна на вкус), курточку (на случай похолодания) и огниво. А на самое дно котомки Зигфрид запрятал кошель, в котором лежала целая горсть золотых монет – его сбережения за долгие годы.
Собрав вещи, Зигфрид бросил еще один взгляд на карту и заприметил, что в лесу на расстоянии одного дня пути притаилась деревня. Отлично! Здесь можно будет напроситься на ночлег!
Взволнованный до такой меры, что даже его сердце трепетало в сладостно-горьком предвкушении большого пути, Зифгрид еще долго ворочался в постели и не мог заснуть. Но под утро его веки все-таки сомкнулись, и дракончик погрузился в тревожный, возбужденный сон. А пока Зигфрид отдыхает, у нас есть немного времени для того, чтобы повнимательнее разглядеть карту, которую он так и оставил развернутой на столе.
***
Мохнатый тракт резвой ленточкой бежал через всю страну, соединяя друг с другом три крупных города.
На одном конце, на западе, среди изумрудных холмов и стремительных лазурных ручейков красовался Плаксингтон – родной город Зигфрида. На восточном конце Большой дороги, в краю песчаных дюн и неприступных вершин, располагался стольный град Слёзкинсберри, жители коего носили на головах тюрбаны и щурились, глядя на палящее солнце.
В самом же центре драконьей страны, близ истока великой реки Лакримозки, в окружении тысячи мерцающих горных пиков и мудрых вековых древ, притаилась пышная столица – Хныкельбург.
На юге и юго-востоке от Хныкельбурга возвышалась великая горная гряда; на Севере простирался бескрайний Зачарованный лес.
Мохнатый тракт, покинув Плаксингтон и стремительно пробежав на восток по долам да по равнинам, вскоре утопал в Западных лесах, затем на некоторое время вновь выскакивал на свежий воздух, навстречу столичным ветрам, а потом, пронзая Хныкельбург через центральные ворота уходил в подземные пещерки и выныривал с восточной стороны Великой гряды на самой границе Ведьминых топей, что раскинулись на многие мили вперед.
Самый низкий из горных пиков великой Гряды (который, тем не менее, показался бы великаном, окажись он среди более заурядных гор) звался Царь-пиком. На его вершине драконий король Сигизмунд V воздвиг неприступную твердыню – Белую Крепость. Стены ее были выполнены из белоснежного мрамора с черными прожилками, башенки ее были круглыми и аккуратными, а на самой высокой, заостренной башне развевался королевский штандарт. Впечатлившись чистотою горного воздуха, сей монарх окончательно переехал в крепость и учинил в ней свою резиденцию. С тех пор у Белой крепости появилось еще одно имя – ее прозвали Снежным дворцом.
Знать, стремясь быть ближе к правящей верхушке (и в буквальном, и в переносном смыслах), стала заселять склоны Царь-пика, подбираясь все ближе и ближе к Белой Крепости, пока наконец дома самых видных из горожан не застыли на почтительной дистанции от ее мраморных стен.
Многие дома были домами только на первый взгляд: нарядные фасады, роскошные крылечки да каминные трубы – вот и все, что роднило их с привычными жилищами простых наземных дракончиков. В остальном же то были пещеры, вгрызавшиеся в самую глубь могучей горы. Вместо потолков – каменные своды, вместо стен – твердая порода, тут и там приукрашенная гобеленом или портретом. Надо сказать, что дракончики умели соблюсти гармонию между величественностью и уютом, а потому даже в самой богатой пещере находилось место для домашнего камина и душевного комода. Такими уж они были, эти маркизы, бароны и графы.
У самого подножия горы и дальше расположились домики дворян попроще; обители купцов и ремесленников ютились у городских стен, а крестьяне поселились уже за пределами города, воздвигнув свои жилища по обе стороны от Мохнатого Тракта.
Великая Дорога разделяла город на две половины и уходила в горы…
Стены столичные были выполнены из желтовато-белого камня и оканчивались зловещими черными бойницами в виде симметричных изломанных зубьев, назначение которых никто из дракончиков припомнить не может.
Стены выходили из гор, Заключая город в свои круглые объятия. Те дома, что не уместились в чертогах города, ненавязчиво расположились у подножия его стен, а к ним в свою очередь примостились еще более поздние постройки, рынки, базары, кузницы и разрозненные деревни. Отсюда произошел извечный спор – а что же собственно считать Хныкельбургом – только ли сам город, что приютился между королевскими горами и цилиндром неприступных стен, или же, вдобавок ко всему прочему, близлежащие дома важных персон. Как мы уже знаем, крестьяне даже не претендовали на безопасность городского комфорта и самоустранились из спора с самого начала, расположив свои жилища таким образом, что даже сомнения в их обособленности ни у кого не возникало. Другое дело – зажиточные граждане, купцы и ремесленники, которым просто-напросто не