Несмотря на сонную плавь висящего в окне майского лета, Никанор Иванович был сосредоточен и хмур, пристально следя за своей соперницей; облокотившись на зеленую скатерть стола, он, не глядя, комкал едва прикуренные сигареты.

Муха только что проползла с е5 на е6, чем привела Никанора Ивановича в справедливое недоумение, потом загнала его ладью в угол и совершенно недвусмысленно пригрозила поставить спецкору мат.

Съеденные ничтожным, кровожадным насекомым фигуры Никанора Ивановича лежали с правого края обездвиженной грудкой.

Никанор Иванович холодел, потел, пыхтел, утирая пот рукавом, вращал и сощуривал глаза. Он страдал.

Муха сидела, гадко и злорадно ухмыляясь, потирая лапкой о лапку.

Лицо Никанора Ивановича, синеватое после бессонной ночи, огляделось; пегие волосы, стянутые на затылке резинкой, качнулись.

Грустный, но цепкий взгляд спецкора быстро пробежался по стенам, потолку и углам и вдруг остановился на столешнице невысокого секретера. Лицо Никанора Ивановича оживилось. Кончик длинного носа еще чуточку удлинился, губы приподнялись в слабой улыбке. Там, в тени ижевского шестиэтажного шкафа, под лампой лежал свежий выпуск «Центральной слави», развернутый на статье Никанора Ивановича с хлестким названием «Выбор всегда за нами!».

Спецкор обернулся на муху. Гнусное существо следило за ним круглыми черными очками. Мушиных глаз под этими очками было совершенно не видно, и никакая мысль не читалась на бессмысленной, гладкой физиономии насекомого.

Никанор Иванович привстал осторожно, чтобы не вспугнуть противницу, и, обойдя ее вдоль стены на мысочках, подхватил «Славь», затем, шурша едва слышно, свернул вчетверо.

Муха, казалось, насторожилась: перестала потирать лапки и, встав на них, растопырила крылья, но и только.

Спрятав оружие за спину, Никанор Иванович направился к сопернице беззаботной походкой, давая мухе понять, что ничего не замышляет против нее.

Муха нахмурилась, переступая по клетке, и спецкору показалось, то ли от душного, стоячего воздуха, то ли от его желтой прокуренной густоты, что насекомое принялось очень быстро, как только во сне бывает, увеличиваться в размерах.

Выросли неприятные щеки и отвратительная щетина на них. Выросли несоразмерно большие очки. Выросли с противным шебуршанием и распрямились крылья, а над хромовым черным телом дыбом встала шерсть. Шесть мушиных колен задвигались, переступая, и вышли далеко за края игральной доски.

И без того синеватый спецкор позеленел и попятился. Пальцы его беспомощно вцепились в «Славь», которая, увы, уже не могла послужить оружием. Во рту стало кисло.

Однако увеличившаяся так неестественно и неожиданно муха не спешила напасть – встав поудобнее на задние ноги, она пристально смотрела на Никанора черными очками, опять потирая лапкой о лапку.

Наконец, вероятно, приняв какое-то решение, муха сделалась еще больше – шахматная доска стала в сравнении с ней точно спичечный коробок – и, достигнув спиной закопченного потолка, уродливой волосатой тенью накрыла трясущегося спецкора, сказав голосом Вениамина Александровича: «Никанор, просыпайся! Есть дело!»

Никанор Иванович послушался и проснулся.

Дело, порученное специальному корреспонденту Н. И. Сашику Вениамином Александровичем, состояло вот в чем.

С недавнего времени в информационно-редакционный отдел новостного издания стали поступать письма весьма странного и даже тревожного содержания.

Нельзя сказать, чтобы информационно-редакционный отдел, возглавляемый опытным работником печати Пургеном Мстиславичем Сонечкой, был обеспокоен их странным и тревожным содержанием: все письма, обыкновенно поступавшие в этот отдел, были либо тревожными, либо странными, либо и теми и другими вместе. Правда, иногда на этот адрес ошибочно поступали письма от дам, потерявших смысл жизни или еще что-нибудь в ней, однако такие письма мгновенно переправлялись секретаршей информационного Мусей в задний разворот публикационного, под рубрику «На сердце рана у меня». А этим важным литературным разделом многомилионного издания полновластно владела Кобупыркина-Чудосеева.

Кобупыркина-Чудосеева была страшная женщина. У Кобы, как звали в информационном эту «публикационную» даму, умевшую превращать рецепты приготовления борщей в рецепты удержания мужей, а советы по их удержанию – в рецепты их приготовления, были желтые глаза с белыми бликами и черными точками.

Кобупыркина-Чудосеева, которой Муся по ошибке переправила несколько поступивших писем, прочла их, еще раз перечла и нахмурилась. Прежде чем давать прочитанное в своей нежно любимой рубрике «На сердце рана», следовало проверить их информативно-несущее содержание. Коба пошла к Карпову и бухнула под нос издателю стопку.

«Дорогая редакция! Вы моя последняя надежда! Помогите! У меня пропал…»

Пропал, пропала, пропали, пропало – далее перечислялось пропавшее.

У одной пропал муж, у второй кошка, у третьей кошелек, у четвертой надежда и так далее, и так далее…

Хуже того. Письма писали не только женщины, но и их худшие половины.

У одного пропала «ауди», у второго жена, у третьего мать. У одного гражданина пропала жизнь, а жена одного товарища умудрилась пропасть сразу несколько раз. Эта пропащая женщина сначала пропала у подруги, потом пропала у любовника, пропала с места работы и даже из «Одноклассников»… и пр. и пр. – писалось в письмах.

Все пропажи случились почти одновременно, сразу после майских праздников, во временном промежутке между 23:00 и 06:00.

Территориально пропажи совершились в одном и том же квадрате, а именно неподалеку от дома № 13-бис по улице Героев.

Свои последние надежды жители и жительницы района возлагали на уважаемую редакцию.

Уважаемая редакция вняла.

Спустя полчаса весьма тревожного разговора спецкора с Карповым дверь приемной решительно распахнулась, секретарша Маша вздрогнула, и в проеме появился Никанор Иванович Сашик; лицо у него было бледное и сосредоточенное, как у человека, терзаемого зубной болью и серьезными подозрениями. Маша выронила трубку селектора. На улице тревожно загудела пробка.

Спецкор хлопнул дверью и, небрежно подмигнув красавице секретарше, заскакал вниз по редакционной лестнице.

Он спешил взять след. А след этот, похоже, как начинался, так и обрывался рядом с домом № 13-бис по улице Героев.

Никанору выпал отличный шанс выспаться.

Никанор Иванович не верил в черных кошек, пустые ведра, проклятия вдовы Феклисты, магнитные бури, инопланетные диверсии, привидения и провидения.

Сбежав из редакции, он неторопливо шагал по свежему после дождя тротуару, и бодрые городские червяки неторопливо ползли ему навстречу.

Тротуар послушно повернул вместе с Никанором Ивановичем, неся вслед за ним в бурливом дождевом ручье парочку крупных, но уже утонувших крыс, плевки, фантики, окурки и одинокий мужской ботинок черного цвета, принадлежавший исчезнувшему еще вчера гражданину Безумному К. М.