Конечно, подлинной безопасности не было ни у кого, кроме элиты, укрывавшейся в бункере замка на холме, но люди Круппа хотя бы располагали временными убежищами. Рабам полагались в лучшем случае траншеи, ими же вырытые.

В показаниях в Нюрнберге Крупп утверждал, что в условиях массированных воздушных налетов быстрое сооружение настоящих бомбоубежищ было делом весьма затруднительным, а другие приспособления не спасали от бомб. Это была неуклюжая попытка ввести следствие в заблуждение. В октябре 1944 года, на шестом году войны, когда уже не было первоначальной обстановки замешательства и налеты стали делом привычным, завод Круппа инспектировал промышленник Бернард Вейс. Во время его визита начался воздушный налет, а впоследствии он записал: «Нам рекомендовали покинуть завод из-за отсутствия хороших бомбоубежищ. Все сотрудники, кроме обитателей концентрационного лагеря, также бросились к автобусам или велосипедам, а иные просто побежали к роще в двух километрах от завода».

Иными словами, все могли искать укрытие по собственному усмотрению, кроме заключенных, которым надлежало оставаться на местах.

Поначалу некоторые пытались выразить несогласие. Например, 9 января 1943 года, после первого крупного налета англичан на Эссен, один из охранников позвонил Леману, который передал разговор Круппу: «Капитан Дальман сообщил, что охранникам с трудом удалось подавить бунт русских военнопленных в лагере на Раумерштрассе… По мнению капитана, причина волнений в том, что в этом лагере не сооружены траншеи для укрытий».

После того как англичане во время большого налета 5–6 марта сбросили 908 тонн бомб, паники уже не наблюдалось. Рабы покорно похоронили убитых и перестроили мастерские, производство в которых упало наполовину. К тому времени они уже смирились со своей участью, считая, что другого выбора все равно нет. Если останутся на своих местах, то погибнут под бомбами, а если попытаются бежать, то их застрелят. Ничего не было сделано, чтобы улучшить положение. Хотя капитан Дальман и напоминал о необходимости сооружения укрытий, этого не произошло. 16 октября в одном из обычных донесений говорилось, что на Раумерштрассе «нет укрытий для охраны и военнопленных». В лагере не имелось даже песка для тушения зажигательных бомб.

И начальник лагеря на Гафенштрассе предупреждал администрацию, что 1400 поляков, чехов и русских не защищены от бомбежек. Однако и два месяца спустя, когда во время мартовских налетов 1943 года лагерный комплекс на Гафенштрассе был разрушен, выяснилось, что траншеи там все еще отсутствовали. В дальнейшем повторялось то же самое. На рапорты Лемана, видимо, не обращали внимания, но и он сам клал под сукно некоторые из заявлений на эту тему. 13 октября 1942 года один из его подчиненных писал, что на Герденштрассе «нет укрытий и траншей от воздушных налетов для охраны и пленных». Леман не дал этому письму хода. Через год лагерь был разрушен, и погибло 600 советских военнопленных.

Траншеи являлись самым примитивным убежищем, но все же это было лучше, чем ничего. Рабы рыли их чуть ли не голыми руками. Охранники и эсэсовцы не мешали, но и не помогали им. Охрана Дехеншуле соорудила настоящий бункер для себя и своих помощников, но для рабов считались достаточными и траншеи-«щели». Подобная ситуация была не только там. Г. Маркар, крупповец с двадцатилетним стажем, оператор прокатного стана, рассказывал, что его коллеги-немцы во время воздушной тревоги отправлялись в убежище, но работавших вместе с ними французских военнопленных туда не допускали. Они прятались в кучах шлака. Более или менее повезло тем из рабов, которые обитали вблизи железнодорожных тоннелей.

В двух милях к западу от главного управления были три таких сооружения. Самый большой, в районе Бомерштрассе, был длиной в 75 ярдов и высотой в 35 футов. Там можно было укрыться от бомбежек. Из лагеря на Раумерштрассе до этого места при должной скорости добирались минуты за три, и охранники одно время не возражали против того, чтобы военнопленные прятались вместе с ними, хотя все желающие уместиться там не смогли бы, поскольку, по свидетельству современников, в этом лагере содержалось 1200–1500 заключенных. После первых неудачных опытов те, кто был не в силах быстро добежать до этого укрытия, прекратили свои попытки. Охранники не возражали против такого «естественного отбора».

К сожалению, поблизости от второго тоннеля находился центр гражданской обороны, и там был проход запрещен. А третий, на Груннерштрассе, был очень короткий и находился не так близко от лагеря. Начальник лагеря объявил, что те пленные, которые пожелают там укрываться, должны будут там и оставаться постоянно, вместе с частью охраны. Хотя это означало спать на мостовой, все французские пленные согласились. Вопрос решили жеребьевкой, и было отобрано 170 «победителей». О них потом, в июне 1944 года, докладывал некий доктор Штинсбек. Он писал о лагере в целом, о том, что там очень плохо организована медицинская помощь. Но более всего поразило доктора то обстоятельство, что 170 человек живут не в помещениях, а в тоннеле, причем тоннель «сырой и не приспособлен для обитания людей».

Доктор Егер, который был также знаком с этой информацией, воспринимал ее спокойнее, чем коллега, поскольку привык к такому положению. Кроме того, он знал, что 286 человек из тех, кто оставался в «помещениях», были убиты во время налетов. В туннеле же, пусть сыром и неудобном, как было, так и осталось 170 человек. Победители в лотерее выиграли свои жизни.

* * *

В последние суматошные дни «тысячелетнего рейха» два секретаря Геббельса сели на велосипеды и сбежали из Берлина. Сломленный «доктор», которого уже одолевали мысли об уходе из жизни, воскликнул: «И еще говорят о какой-то служебной дисциплине!» В главном управлении, в равной мере забавляясь и злясь по поводу отсутствия реализма у нацистских бюрократов, прозвали дом правительства на Вильгельмштрассе «домом идиотов». Вот уж точно: камень в свой огород. Трудно представить себе больший идиотизм, чем эссенское расточительство по отношению к рабскому труду. Даже самые жестокие арабские рабовладельцы знали, сколько стоит живой товар. Они могли унижать рабов и жестоко обращаться с ними, но до известного предела. Они старались сохранить искру жизни в этих людях, иначе понесли бы тяжелые убытки. То обстоятельство, что Крупп совершенно не щадил людей, ему полезных, остается загадкой. Отсутствие защиты от бомбежек для пленных – не единственное тому доказательство. Как сказал Шиллер, «сами боги бессильны против глупости».

Хотя нацистская идеология строилась на беспощадности к «низшим расам», потребность Германии в рабочей силе была столь велика, что даже фанатики из числа государственных служащих признавали необходимость известной регламентации принудительного труда. Они понимали, что раб в нормальных условиях работает лучше, и осуждали эксцессы, мешавшие организации эффективного труда. Осенью 1942 года после очередной «охоты на людей» ведомство Розенберга протестовало против «методов рекрутирования, которые, наверное, восходят к самым темным временам работорговли», Геринг, который считал, что с «неполноценными» рабочими с Востока следует обращаться как с рабами, все же соглашался с Геббельсом, что только люди, получающие достаточное питание, могут справляться с работой. Шпеер, одобрявший жесткие действия СС по отношению к плохим работникам, при этом настаивал на необходимости адекватного питания и жилья для пленных, поскольку иное отношение ведет к безнадежной неэффективности.