Поскольку снижение производительности труда сказывалось на доходах фирмы, руководство стало искать выход. 27 октября 1942 года. Бюлов созвал совещание начальников лагерей. В циркуляре, который за этим последовал, говорилось: «Все начальники лагерей жалуются, что особенно трудно заставить рабочих и работниц выходить на работу с утра. В темноте (первая смена начиналась в 4.30) некоторые рабочие прячутся в отхожих местах или под койками, или лежат на койках в других бараках и т. п. По единодушному мнению начальников лагерей, нужно усилить строгости по отношению к лодырям, заставить их работать силой».

Коменданты лагерей объявили, что рабы, уклоняющиеся от работы, будут впредь считаться «серьезными нарушителями», а мастерам утренних смен было сообщено, что тех гражданских лиц, кто уклоняется от работы, нарушает контракт и недобросовестно относится к труду, ждет тюрьма. Это были не пустые угрозы. Сохранилось, например, дело, в котором говорится: «Итальянский гражданский рабочий Антонио Молинари, фабрика № 680/187, родившийся 21 апреля 1918 года в Венеции, был арестован за отказ работать. Предлагаю отправить в концентрационный лагерь». Резолюция гласила: «За антисоциальное поведение – в концентрационный лагерь». Условия работы в расчет не принимались. Адольф Трокель, один из администраторов компании Круппа, писал о монтажниках: «Тяжелый физический труд выполняется на холоде, без соответствующей одежды и без рукавиц».

Побои, пинки, заключение в карцер не приносили ожидаемого результата. Начальники лагерей рекомендовали «немедленные меры в виде телесных наказаний, особенно в случаях участившихся краж на кухне, нарушений дисциплины, неподчинения охранникам… Охранникам впредь предоставляется право наказывать лодырей и недисциплинированных работников, лишая их пищи». Так охранникам была дана власть над жизнью и смертью, и все это продолжалось два с половиной года, до капитуляции Германии. По рассказу одного немецкого рабочего, «тех, кто работал недостаточно быстро, заставляли трудиться усерднее ударами и пинками. Тех, кого считали лодырями, наказывали лишением еды или выстригали на голове волосы в форме креста». С тех пор лишение еды вошло в обычную практику. Между тем пайки, которых лишались пленные, по-прежнему были не только жалкими, но и скверными. Один из уцелевших рабочих с Запада рассказывал о «грязном, с гнильцой шпинате, который прямо из кузова отправляли в кастрюли», так что «дизентерия и другие заразные болезни стали обычным явлением». Неудивительно, что случались кражи на кухне.

Чрезмерные требования к рабочим были другой распространенной формой их угнетения. Однажды, не выдержав, тридцатидвухлетний француз Робер Ледю, который работал на танковом заводе, сделал отчаянную вещь. 13 февраля 1944 года ему и двум другим рабочим было приказано перетащить вручную машину весом в 150 килограммов. Француз отказался, заявив, что для этого существует кран. Показав на лозунг Круппа на стене «Нет работы – нет еды», он закричал: «Нет еды – нет работы!» К негодованию немецкого мастера, Робер влез на ящик и стал призывать других французов к забастовке. Мастер стащил его с ящика. А Ледю ударил мастера кулаком по носу, после чего охранник удалил бунтовщика. Через три дня Бюлов доложил об этом в гестапо, однако узнику каким-то образом уже удалось бежать из Эссена, Рура и рейха. Больше его в Германии никто не видел.

После Сталинграда моральный дух немцев стал быстро падать. С тех пор новых иностранных рабочих привозили прикованными друг к другу, и если отдельные служащие фирмы «Крупп» могли проявлять к ним сочувствие, то линия фирмы в целом была ужесточена. Стали поощрять тех, кто считался «жестким человеком». Одним из самых жестких был Хассель, заместитель начальника охраны, которого явно недоставало в Нюрнберге. Его все считали садистом, и он в 1943 году получил прибавку к жалованью по рекомендации Бюлова, поскольку «за последние месяцы господин Хассель работал особенно эффективно». Одним из проявлений этой «эффективности» явилась организация «расширенной охраны-два». В нее были включены по восемь немецких рабочих из каждой смены, получивших дубинки и кнуты для подавления беспорядков (эта задача понималась достаточно широко и произвольно).

Под руководством Хасселя карьеру строили на жестокости, а охранников, убивавших пленных, оправдывали на том основании, что они «защищались» или «выполняли свой долг». Их понимание долга иллюстрирует пример одного надзирателя над иностранными рабочими в Эссене, который после войны был осужден на восемь лет заключения немецким судом. Он был признан виновным в избиениях восточных рабочих дубиной, резиновым шлангом и кулаками, в том, что сбросил с лестницы французского гражданского рабочего и забил до смерти русского пленного. В Нюрнберге он давал показания и заявил, что действовал в соответствии с инструкциями своего начальства. В архивах фирмы сохранилась его личная карточка. Если бы Крупп был недоволен его поведением, то за четыре года службы мог не один раз наложить на него взыскание или уволить его. Ничего такого не произошло.

Бюлов знал о побоях, даже осматривал людей после избиений, но разрешал жестокое обращение с рабочими, пока существовала надежда, что с помощью телесных наказаний можно повысить производительность труда. Если и это не помогало, то нерадивого раба могли отправить в Бухенвальд. Впоследствии чиновники и надзиратели из фирмы могли утверждать, что они не знали подлинного значения этой меры, так как не бывали в Бухенвальде и не имели представления о том, что там происходит. Но только не Фриц фон Бюлов, заместитель Круппа по управлению лагерями. Дело в том, что он лично подписал один документ, стоивший многих. Составленный 7 октября 1943 года, он разъяснял, что делать с пленными, если с ними нельзя справиться обычными методами, то есть оставляя без пищи или наказывая карцером. Бюлов приказал, чтобы непокорных отправляли в гестапо, где «в таких случаях всегда выносят смертные приговоры, для исполнения которых можно использовать команду русских пленных». Бюлов добавил: «Я настаиваю, чтобы эта информация считалась конфиденциальной, особенно в том, что касается смертных приговоров».

Таким образом, порочный круг замкнулся. Рабы, которых гнали плетьми по улицам, не были по своему физическому состоянию способны выполнять задания. За невыполнение заданий их избивали и заставляли голодать дальше. Если они не справлялись с работой после этого, их уничтожали. 100 тысяч невольников Круппа едва ли оправдывали затраты даже на «бункерный суп». Они были страшно истощенными и пребывали в глубокой депрессии. Но руководители рейха не собирались анализировать пороки рабского труда. Самые поразительные жесты отчаяния не воспринимались как таковые. Один русский, который не смог выдержать больше ни дня, покалечил сам себя, положив руки на рельсы прямо перед паровозом. За это его обвинили в саботаже.

7 декабря 1941 года вошло в историю Европы как бесславный день совершения преступления, по масштабам и бесчеловечности оставившего позади даже нападение японцев на Пёрл-Харбор. В это воскресенье фюрер издал приказ, известный под названием «Nacht und Nebel» – «ночь и туман». Первоначальная цель приказа была обозначена как мера против людей, «угрожавших безопасности Германии», но через два месяца фельдмаршал Кейтель расширил их число, включив в него всех людей, которые на оккупированных территориях были взяты под стражу и в течение восьми дней еще оставались в живых. В таких случаях: