— Не этот ли Прокопович, если мне не изменяет память, написал в свое время оду о Станилештской баталии?

— Он, государь. Она, кстати, у меня.

Грамматик покопался в полной пожелтевших бумажек сумке, с которой никогда не расставался, извлек два истрепанных листка и прочитал:

Зоря с моря выходила,

ажно поганская сила

в тыл обозу зашумела.

Всю нощь стуки, всю нощь крики,

всю нощь огонь превеликий:

всю нощь там Марс шел дикий.

А скоро нощь уступила,

Большая злость наступила,

вся армата загремела.

Не малый час там стреляно,

аж не скоро заказано,

Не судил бог христианства.

«На мир, на мир!» — закричано.

Освободить от поганства,

еще не дал сбить поганства,

Магомете, Христов враже,

да что дальший час покаже,

кто от чиих рук поляже!..

Грамматик Гавриил уложил листки на место в сумку. Кантемир в раздумье подошел к картине, изображавшей его выезд из города Яссы. Вперил взгляд во вздыбленного коня, в прекрасную жену — символ России, в двуглавого орла, знамена с полумесяцем, брошенные под копыта и растоптанные. Потом вернулся к грамматику:

— Мне не дает покоя одна мысль, друг мой. Выслушай же меня не перебивая. Если не будешь согласен — все-таки помолчи. Прикуси до поры язык...

— Прикусил, государь...

— Отлично. Мы пребываем ныне в сердце Российской державы. Оставили многое величие и пользу ради единой. Царь Петр братски принял нас под свою руку. Царь сдержит слово и поможет нам одолеть зло. До той поры его величество продолжает устроять свою страну и добивать шведа. Сталкивает закоснелых в старине вельмож с насиженных мест и приучает их к полету. Шлет к королям и царям послов, дабы и те приложили руку к одолению неприятелей.

Кантемир взял трубку и направился к канделябру, чтобы ее раскурить. Не дойдя, остановился и с воодушевлением повернулся к грамматику, внимавшему безмолвно, как было велено:

— Царь сражается неустанно. А мы что делаем, даскал Гавриил? Мы залегли на топчане и ждем, чтобы нам подали халву на подносе. Не так ли?

Грамматик Гавриил не осмелился дать ответ. Кантемир прикурил от пламени свечи и продолжал уже спокойнее:

— Мой долг — помогать царю. Помогая ему, приближу час освобождения Земли Молдавской.

Грамматик Гавриил шевельнул одной бровью.

— Помогать, но каким образом? — ответил Кантемир на это движение. — Поглядим. Подумаем... Может быть, следует отправиться в Петербург. Присоединиться ко двору его царского величества. Послушать тамошнюю публику: министров, генералов, сановников, иноземных послов. Может быть, мои советы окажутся там полезными. Хорошая мысль, Гавриил? Наверно, хорошая, если ты зашевелил уже обеими бровями. Итак, решено!

Грамматик поднялся из кресла и направился к двери:

— Я молчал, государь, и внимал. Так буду поступать и впредь. Быть при царе — полезная мысль: так он, может быть, не забудет о нас совсем...

4

В петербургском доме Михаила Ивановича Голицына, знаменитого полководца и героя войны с шведами, был накрыт богатый стол. Гремели тосты в честь побед российского воинства над войсками Карла Шведского в Финляндии. Стараниями Голицына и Апраксина взята финская столица Або, покорены другие крепости, а шведский генерал-майор Аренфельд отступил с большими потерями. Взяты в плен толпы вражеских солдат с офицерами, с оружием и пушками. Царь крепил свою боевую славу. В те же дни его радовало также прибытие в Петербург драгоценной библиотеки.

Возглашались поздравления, полагающиеся в день торжества. Блюда и напитки были вкусными, речи князей и сановников — сладкими и льстивыми. Петр Алексеевич пил, ел, слушал и смеялся вместе со всеми.

По правую руку царя сидел почтенный Федор Юрьевич Ромдановский, князь-кесарь, часа за два до того прибывший из Москвы. Рядом с Ромодановским — Дмитрий Кантемир. По левую сторону блистала царица Екатерина и неотлучный друг Петра Александр Данилович Меншиков. Рядом с Меншиковым важно восседали Апраксин и Голицын, далее виднелись фигуры иноземных представителей, ближе всех — послы Пруссии, Дании, Польши, Англии, Голландии, Франции.

Выпили по чарке доброго рейнского во здравие первого бомбардира, государыни Екатерины, их потомства. Выпили за героев дня — Михаила Голицына и Федора Апраксина.

После этого зазвенели ножи и вилки. Заработали, словно жернова, челюсти пирующих.

Кантемир с увлечением присматривался к этому высокому и надменному обществу. Его сосед, Федор Ромодановский, стольник царей Алексея Михайловича и Федора Алексеевича, преданный друг и покровитель Петра Алексеевича, страшный для многих и всем ненавистный старец непрестанно проклинал трудную дорогу из Москвы до Петербурга и разбойников, дважды на него нападавших, но порубленных храбрым конвоем. Михаил Голицын весь светился удовольствием и гордостью. Бесстрашный воитель не раз схватывался с самой смертью, но неизменно выходил до сих пор победителем. В битвах под Нарвой, под селением Доброе, под Лесной, Полтавой, Выборгом и, наконец, в боях в Финляндии он всегда шел впереди войска, с саблей наголо, воодушевляя солдат. Федор Матвеевич Апраксин и Борис Петрович Шереметев были поскромнее, седина умеривала молодечество.

К Якову Вилимовичу Брюсу, генералу-фельдмаршалу, Кантемир присматривался с еще большим вниманием. Это был хрупкий телом, тонкий мужчина, всегда нахмуренный и недовольный, с впалыми щеками и широкими, тяжелыми губами, с лиловым париком огромной величины, наваливавшимся ему на плечи и доходившим до пояса. Шотландец по происхождению, он родился в России и с юности служил в войске Петра, участвовал в войнах с турками и шведами. Но Дмитрию было известно, что, наряду с воинскими талантами, обрусевший шотландец хорошо знаком с астрономией, а потому князю виделось в нем много общего с его старым другом и учителем Хасаном Али, предательски убитым в его дворце в Санджакдар Иокусы, в Стамбуле. Было известно, что Брюс следит в астролябию за движением звезд и наблюдал за солнечным затмением 1699 года. Когда Петр основал школу навигации, Брюс устроил в ней астрономическую обсерваторию и ни на день не отрывался от исследования небесных светил.

Кантемир старался также получше рассмотреть Гавриила Ивановича Головкина, канцлера. В тот день они кое о чем договорились, и теперь князь ждал слова Головкина, словно восхода солнца. После третьего круга тостов, когда подадут вторые