что у нас толковые бригадиры возглавляли большие бригады, а мы постоянно старались создавать специализированные звенья, которые добивались максимальной выработки.

XVI

Последствия ночного бетонирования четырёх фундаментов прошедшей зимой при температуре минус 40 градусов, о чём я упоминал ранее, сказались в конце апреля. Ещё зимой я запретил снимать опалубку с этих фундаментов до специального указания. Учитывая урок, который я получил, заморозив стены приёмных бункеров в Берёзовке, я знал, что с наступлением устойчивых положительных температур лёд в бетоне будет постепенно таять, цементное тесто начнёт схватываться, и бетон будет набирать реальную прочность. В один из апрельских дней мы, находясь в прорабской, услышали странный звук, будто с самосвала ссыпался гравий, но ведь никакого самосвала в котловане не было. Мы спустились в котлован и увидели на месте одного фундамента оставшимся чистым арматурный каркас трёхметрового подколонника, а внизу – кучу осыпавшегося бетона. Это был один из четырёх злосчастных столбчатых фундаментов, с которого, несмотря на мой запрет, сняли опалубку. Очевидно, под воздействием полуденного прямого солнца лёд в бетоне подколонника, имеющий нулевую прочность, стал таять, и рыхлая бетонная смесь рухнула вниз (звук!) к основанию фундамента. Это был для всех показательный пример неудовлетворительного зимнего бетонирования. Чтобы не волновать начальства быстро восстановили опалубку, забетонировали подколонник и организовали электропрогрев бетона. В начале июня мы вызвали строительную лабораторию, которая при помощи молотка Кашкарова определила прочность в трёх ранее замороженных фундаментах: она оказалась проектной и даже несколько большей (15-17 МПа). Через 11 лет в диссертации по зимнему бетонированию, я посвятил целый раздел исследованию раннего замораживания бетона. Такую же работу проводил в Швейцарии профессор Неренст, поскольку эта проблема возникала при бетонировании фундаментов под опоры канатных дорог в Альпах. Наши исследования структуры такого бетона, хотя и выполненные независимо друг от друга, показали одинаковые результаты, что позволило дать полезные рекомендации строителям. В 1975 г. я, участвуя во 2-м международном симпозиуме по зимнему бетонированию, в моём докладе, опубликованном в трудах симпозиума, описал поучительный пример из практики бетонных работ на РОЦ.

XVII

В апреле, висевшая в столовой афиша, извещала о концерте в клубе «Юность» с участием московских артистов. Мы никак не могли пропустить этого мероприятия и после работы отправились в клуб, где с удовольствием слушали песни в исполнении замечательного дуэта молодых 26-летних Иосифа Кобзона и Виктора Кахно под аккомпанемент, игравшей на рояле, Александры Николаевны Пахмутовой. В основном, это были песни на слова поэтов Гребенникова и Добронравова, присутствующих здесь же. Рыхальский, который сам хорошо пел, завидовал белой завистью исполнителям, обладавшим сильными и красивыми голосами. После концерта, когда многие зрители разошлись, местные музыканты попросили А.Н. прослушать и дать свои замечания их импровизации на тему кубинских мелодий, естественно, содержащих элементы джаза. А.Н. долго отказывалась, мотивируя тем, что это не совсем её амплуа, но потом согласилась. После прослушивания ребята спросили её мнение, А.Н. растерялась, не могла ничего сказать, извинилась и предложила им и оставшимся зрителям прослушать её новые мелодии, никем ещё не слышанные. К всеобщему удовольствию она играла долго, а благодарные строители своими аплодисментами не отпускали её; поскольку известно, что искусство делает зрителя более восприимчивым, может изменить его, сделать добрее ко многому в жизни.

Помню одну встречу с поэтами в том же клубе «Юность». Они вчетвером сидели на стульях, установленных в центре сцены: Евгений Евтушенко, один из иркутских поэтов, болгарин Стефан Цанев, кто-то ещё; Евтушенко, как всегда, великолепно читал недавно сочинённую поэму «Братская ГЭС». Кстати, это был первоисточник, а то, что мы позже прочитали в журнале «Юность» – было уже с купюрами (ножницы редактора поработали, ведь прошло всего лишь 10 лет после смерти Сталина). Читал он также свои новые ещё не опубликованные стихи. Всеобщий восторг вызвало полное юмора большое стихотворение Цанева в авторском исполнении «Первый день коммунизма» (суть в том, что люди в Софии обезумели и кинулись за бесплатными товарами в магазины). Зал сотрясал хохот, а Евтушенко был в трансе: заливался хохотом, держась за живот, откидывался корпусом назад, задирал вверх свои длинные ноги и стучал ботинками об пол сцены.

Евтушенко ещё раз приезжал в Братск, выступал в том же клубе посёлка ЛПК, но был он немного грустным, задумчивым. После своего визита в ФРГ и стычки с генсеком Хрущёвым, он, будучи в опале («поэт, я знаю, суеверен, но редко служит он властям»), приехал на свою родину к матери на станцию Зима Иркутской области, чтобы повидаться, успокоится и плодотворно поработать; посетил Братск, где впервые читал уже завершённую поэму «Братская ГЭС», чтобы получить отзывы строителей, и они с воодушевлением приняли поэму. В это опальное для поэта время он крепко выпивал, ушла жена, а в Братск он приехал с молодой девицей; после описанной мною встречи расслабился, выпил много и потребовалась помощь, в т.ч. и моя, чтобы затащить его в непотребном виде в автомашину и отвезти, но не в гостиницу (позор!), а на квартиру к нашему активисту, инженеру техотдела Спартаку Губайдулину, где поэт отсыпался.

Прошло очень много лет, я давно уже был на пенсии и мне посчастливилось ещё раз встретиться с Евгением Александровичем в мае 2014г. Я приехал в Москву на 50-летие сына Кирилла, которое отмечали в ресторане доме литераторов; часов в восемь в зал зашла группа человек десять и среди них Евтушенко; прихрамывая, шёл он с тростью, но бодро; я знал из прессы, что недавно ему сделали операцию на ноге; его я сразу узнал: самый высокий из всех, стройный, в ярком цветастом пиджаке, белой рубашке и пёстром галстуке – не скажешь, что ему 80 лет; компания уселась за длинным столом, расположенным в конце зала далеко от нас и ужинала; Е.А. часто отвлекался, когда к нему протягивали книги для автографа; у меня нахлынули воспоминания о встрече с поэтом в Братске, но я не собирался общаться с ним, мешать своим присутствием; через некоторое время, возвращаясь из туалета и проходя мимо их стола, я увидел Е.А. вблизи и в этот момент он, отставив еду, подписывал очередной автограф; я подошёл к нему, назвался строителем Братска, проживающим на пенсии в Пятигорске, и он пожал мою руку, пригласил сесть рядом; я напомнил ему эпизод встречи поэтов в клубе «Юность», назвал их имена, он вспомнил, заулыбался, затем сказал: «Так вышло, что я всю жизнь мечтал посетить в Пятигорске лермонтовские и пушкинские места, но не смог приехать»; я сказал, что у нас крупнейший в России лингвистический университет и все будут рады принять его; Е.А. взял листок бумаги и написал