Паппи и Тилли Арнольд оставили Эрнесту и его компании самую большую хижину в «Хижинах Макдональда» в городке Кетчум, штат Айдахо. Этот «курорт» станет любимым местом Хемингуэев в ближайшие годы. В кукурузных полях, низинах, тополиных и осиновых рощах в изобилии водились фазаны, утки, перепела и другая дичь, которую Мэри, с помощью Тилли Арнольд, вскоре научилась готовить. Грегу пришлось вернуться в школу, но Патрик, окончивший «Кентербери» в прошлом году, взял отпуск на год, а Джек был зачислен в соседний университет Монтаны, и двое сыновей Эрнеста могли поохотиться с отцом и его новой женой, которые решили остаться до конца ноября.

Мэри и Эрнест договорились провести День благодарения с родителями Мэри в Новом Орлеане. Отдавая очередную дань его обаянию, следует сказать, что Эрнест прекрасно с ними ладил, несмотря на то что они не одобряли его пристрастие к спиртному и сквернословие. Из Нового Орлеана они с Мэри уехали в Нью-Йорк, остановившись в «Шерри-Низерленд», где пробыли большую часть декабря. Впрочем, в эту поездку Эрнест был не в лучшей форме. В Нью-Йорке с ними встретился Бак Лэнхем, чтобы поохотиться на острове Гардинерс, арендованный Уинстоном Гестом по такому случаю, но охота не задалась. Когда Бак заехал в отель, забрать Эрнеста и Мэри провести вечер в «Сторк клаб», он почувствовал неловкость, обнаружив своего друга небритым, с брюшком и вообще неухоженным, хотя Эрнест и заявил, что готов идти. (Бак заставил его побриться.) В клубе «Сторк», где они были гостями хозяина, Шермана Биллингсли, их посадили за один столик с обозревателем светской хроники Леонардом Лайонсом и его женой; Эрнест дружил не только с Лайонсом, но и с обозревателем Эрлом Уилсоном примерно с 1944 года. Почему Эрнест решил, что Баку понравится такой вечер, непонятно. Когда Эрнест увидел одну из своих любимых женщин, Ингрид Бергман, за соседним столиком с Чарльзом Бойером, ему пришлось сдержаться, чтобы не наброситься на Бойера.

Возможно, именно в этот приезд в Нью-Йорк Эрнест пригласил Джина Танни побоксировать, и скорее всего, это случилось в спортивном клубе Джорджа Брауна на 47-й Уэст-стрит. По рассказу Танни, Эрнест пытался заставить его выйти на ринг без перчаток, но Танни все время отвечал «нет». Боксер вспоминал, что еще в 1920-х годах в Париже Джек Демпси отказался боксировать с Эрнестом, когда он был чемпионом в супертяжелом весе. Демпси говорил, что всегда отказывался выходить на ринг с Эрнестом, потому что ему казалось, Эрнест «выскочит из угла как сумасшедший», и боялся травмировать Эрнеста, как это было с Элом Джонсоном в «игровом» тренировочном бое. Танни знал эту историю, и еще он слышал, что Эрнест боксировал с Томом Хини в 1930-е на Бимини, на песке, и бои были настолько жестокими, что, по словам Эрнеста, им по-настоящему платили за них. Как и следовало ожидать, Джордж Браун был настроен скептически. Он заметил, что Эрнест не всегда бился честно и пару раз попытался ударить его коленом. Однажды, когда они сошлись в клинче, Эрнест обрушил кулак на голову Брауна. Но Эрнест продолжал настаивать, и Танни наконец согласился, думая, что всегда сможет прервать бой. Эрнест нанес размашистый удар по лицу Танни, и у того пошла кровь, и затем поймал Танни за левый локоть. Танни хотел на этом остановиться. «Прекрати, пожалуйста, Эрнест», – сказал Танни. Но Эрнест продолжал наносить удары. Танни сказал про себя: «Эрнесту нужен несильный, но хороший удар по печени». И он нанес Эрнесту такой удар. Эрнест съежился, лицо его посерело, но он не упал. «Следующие несколько часов Эрнест был совершенно очаровательным», – заметил Танни.

1947-й год стал для Эрнеста и его семьи annus horribilis [ужасным, тяжелым годом. – Прим. пер.]. В апреле Патрик готовился к вступительным экзаменам в колледж и жил в маленьком домике в «Финке». Когда у Грега начались весенние каникулы, Патрик поехал к нему на Ки-Уэст, чтобы отдохнуть вместе с младшим братом. Полин еще в 1945 году, вскоре после своего пятидесятого дня рождения, купила себе спортивный автомобиль – новый кабриолет «Бантам». Патрик, недавно получивший права, видимо, разрешил Грегори сесть за руль. Через несколько минут они съехали с дороги и врезались в дерево рядом с «Каза Марина». Грег повредил колено, а Патрик ударился головой, но, казалось, без серьезных последствий. Вскоре после этого мальчики уехали в «Финку». Однако через какое-то время после приезда, отправившись на рыбалку с братом и Рене Вильярреалом, Патрик начал вести себя странно. Вернувшись в «Финку», он попросил кастрюлю с горячей водой и чашку чая, а когда Рене принес все это в его домик, Патрик стал жаловаться, что вода грязная. Он начал громко кричать на повара Рамона – которого рядом с ними не было.

Тут же плотным и быстрым потоком полетели взаимные обвинения. Родители спорили, кто несет ответственность за то, что произошло с Патриком после аварии. Однако непоправимое случилось во время аварии, а не после. Эрнест положил Патрика на плетеный шезлонг в главном доме и стал гладить его по голове. Патрик сумел сдать вступительные экзамены на следующий день в Гаване, но в тот же день стал очень возбужденным. Эрнест позвонил доктору Карлосу М. Коли, по прозвищу Куку, своему приятелю по рыбалке. Врач дал Патрику успокоительное, но на следующий день тот был в бреду и скоро впал в ярость. Патрика пришлось изолировать.

Семья Патрика оказалась лицом к лицу со страшным испытанием, поскольку здравый ум мальчика – и его жизнь – оказались на волоске. Мэри в самом начале пришлось уехать, потому что тяжело заболел ее отец в Чикаго, попытавшись «лечиться» от рака простаты с помощью «христианской науки», пока, совершенно изможденный, не свалился в постель. Эрнест уложил Патрика в собственную кровать и спал прямо под дверью, на соломенной циновке в гостиной, практически без перерыва в течение следующих трех месяцев. Полин приехала из Ки-Уэста в середине апреля, и они с Эрнестом оставили разногласия, чтобы заботиться о сыне.

Сначала все надеялись, что все продлится самое большее несколько недель, и Патрик полностью выздоровеет. К Коли был вызван доктор Хосе Эррера Сотолонго, и в конце концов созваны врачи со всего острова. Доктор Эррера сказал, что состояние Патрика предшествует слабоумию и что вызвано оно либо напряжением из-за сдачи экзаменов, либо кризисом католической веры. Религия и в самом деле была центральной темой бреда Патрика; другой темой были puta [исп. проститутки, шлюхи. – Прим. пер.]. Местный священник[72] Дон Андрес, который станет одним из тех, кто выхаживал Патрика, поначалу даже не мог войти в его комнату, чтобы Патрик не обругал его воплощением дьявола – поэтому Дона Андреса скоро все станут называть Черным священником. Эрнест не без гордости отметил, что язык Патрика иногда представлял собой чистую поэзию.

Эрнест и врачи поначалу тревожились, что к Патрику нельзя было подойти, чтобы он кого-нибудь не поцарапал или не укусил. Но состояние мальчика все ухудшалось – он становился все более жестоким – и его постоянно приходилось фиксировать. Сински (Хуан Дуньябейтья), в иных случаях совершенно бесполезный, доказал свое мужество стойкой помощью в уходе за Патриком. Помогали и брат доктора, Роберто Эррера, и Дон Андрес, и нередко Феликс Арейто, игрок в джай-алай, по прозвищу Эрмуа. Сначала врачи советовали Эрнесту положить Патрика в больницу, как только стало ясно, что положение мальчика очень тяжелое. Но Эрнест решил, что Патрик останется дома, и был непреклонен. В любой больнице, говорил Эрнест, персонал, скорее всего, будет обращаться с Патриком грубо и жестоко в отместку за травмы, которые мальчик попытается им нанести. И при этом он чувствовал, что не может нанять сиделку или кого-то другого для выполнения обязанностей, которые он, Полин и его друзья взяли на себя. Эрнест сказал Мэри, что способен сохранять сдержанное «спокойствие и доброжелательность», и, конечно, у него есть силы и физическое здоровье ухаживать за сыном. Эрнест взял со всех клятву сохранить случившееся с Патриком в тайне, и сам проявлял в письмах большую сдержанность ради его будущего. Если бы об этом узнали и мальчику сложно было бы объяснить, что с ним произошло, это могло бы в будущем причинить ему неприятности.