Сообщение вызвало за столом некоторый переполох. Поначалу Яльмар не поверил ему. С изумлением, как мы можем догадываться, он услышал из уст генерального консула Нурдлинга подтверждение, что именно так и обстоит дело3.

Поскольку в письменном виде сохранились воспоминания одного Рагнара Сульмана, мы не можем доподлинно знать, как отреагировали братья Нобель и их зять, тем более, что именно они сказали. В сдержанной бюрократической прозе Сульмана все следы бушевавших чувств удалены. Однако главный посыл однозначен: до встречи в суде!

* * *

«Нобелевское завещание. Наследники начинают действовать» – так называлась статья в Aftonbladet, опубликованная в начале апреля 1897 года. В этом заголовке не содержалось никакого преувеличения. Намечавшаяся контратака сейчас, задним числом, может быть названа хорошо спланированной стратегической трехступенчатой ракетой. Первый ход был сделан в Париже.

В ответ на дерзкую выходку Рагнара Сульмана и Густава Нурдлинга с ценными бумагами Яльмар и Людвиг Нобели немедленно обратились к французским властям. Они потребовали ареста имущества Альфреда Нобеля в Париже. Так и было сделано, но, поскольку почти все имущество уже ушло, задержание коснулось в основном виллы на авеню Малакофф. Затем те же меры были предприняты братьями Нобель в Германии и Англии, в последнем случае безрезультатно.

Шведские родственники, как указывалось позднее, действовали «намеренно в духе открытой конфронтации»4.

Тем временем Рагнар Сульман отправился в Сан-Ремо, чтобы продолжить там опись имущества. Он наблюдал за упаковкой книжного собрания и лабораторного оборудования, при этом составив письмо Яльмару Нобелю в попытках остановить мчащийся поезд. Рагнар упомянул свою «весьма основательную» дискуссию с Эмануэлем Нобелем и подчеркнул, что действует по заданию Альфреда и не имеет в данном вопросе никакого личного интереса. Напротив, он заинтересован в том, чтобы достичь со шведской ветвью семьи такого же дружественного договора, как и с русской. Здесь он формулирует примерно то же, что писал Людвигу: «Думаю, все пошло бы хорошо, если мы бы имели дело только с Эмануэлем и Тобой. Но я довольно вскоре убедился, что дело обстоит иначе»5.

Яльмар не пошел ему навстречу. Документы, найденные при подготовке данной книги, показывают: сразу по возвращении из Парижа Яльмар, Людвиг и граф Риддерстольпе назначили в Гранд-отеле в Стокгольме встречу с одним из самых авторитетных юристов Швеции. Эрнст Трюггер, профессор процессуального права, был к тому же членом риксдага. С политической точки зрения он принадлежал к консервативному крылу депутатов, которые на все попытки ослабить Шведско-норвежскую унию отвечали резко негативно. Он относился к тем, кто считал передачу права вручать премию мира Норвегии угрозой безопасности Швеции и потому уже на начальном этапе воспринял завещание так же критически, как и семейство Нобель.

С Трюггером их свел Яльмар Шёгрен, муж и опекун кузины Анны. Он сопровождал Яльмара и Людвига в Гранд-отель и, таким образом, возник квартет, которому предстояло продвигать интересы шведской ветви семейства Нобель. Они рассказали Трюггеру, что намерены поднять вопрос о наследстве на юридический уровень, изменить в завещании условия выделения средств на премии и получить в свое распоряжение бóльшую часть наследства. Они считали, что имеют все основания для таких требований, поскольку Альфред Нобель, по их мнению, «был не вполне нормален при составлении завещания»6. Тем самым квартет родственников ставил под сомнение слова свидетелей, в один голос заявлявших, что дядюшка подписал свою последнюю волю «в полном сознании и по доброй воле». Однако потом они решат не продвигать этот вопрос далее.

Вместе с тем они не хотели без нужды провоцировать общественное мнение, которое после восторженных отзывов в прессе считало пять Нобелевских премий уже свершившимся фактом. Если они слишком резко выступят против многомиллионного пожертвования, то рискуют, как выразился Трюггер, что «все общественное мнение во всем мире» обрушится на них «бурей недовольства» и поднимет «волны, которым будет тяжело противостоять»7.

Как вспоминал профессор Трюггер несколько лет спустя, он рекомендовал квартету родственников осуществлять юридический процесс поэтапно. Начать следовало с подачи заявления, направленного на получение решения по поводу формальностей, то есть – в каком суде и в какой стране должно рассматриваться завещание. Когда в этот вопрос будет внесена ясность, квартет может поставить себе более серьезную цель: выступить против самого завещания, с намерением привести основной процесс «к примирению»8.

При этом никто не исключал, что уже первое рассмотрение в суде приведет к тому, что завещание будет признано недействительным. В особенности если местом проживания Альфреда будет признан Париж.

Шведские родственники выбрали вариант в том ключе, который предлагал Трюггер. С самого начала газеты описывали его как «инсценировочный», фиктивный маневр. Анна Шёгрен и ее муж, вообще не вошедшие в число наследников, выдвинули обвинение против Яльмара и Людвига Нобелей, получивших довольно много. Шёгрен требовал перераспределения наследства с учетом права Анны на наследство. Дело рассматривалось в Стокгольме и Карлскуге, но, когда представителям сторон предоставляли слово в зале заседаний, становилось предельно ясно, что ни истцов, ни ответчиков нисколько не волновал главный предмет спора – распределение наследства между ними. В первую очередь они стремились поднять вопрос, имеет ли суд необходимые полномочия принимать решение по данному делу.

Все это весьма удивило Рагнара Сульмана. Поначалу родственники утверждали, что дело должно рассматриваться во Франции, а теперь такое? «Я в полном недоумении по поводу вашей нынешней процедуры», – писал он Яльмару Нобелю, повторяя свое желание решить дело дружески и мирно. Он сообщил Яльмару, что после беседы с Эмануэлем составил меморандум по поводу требуемых дополнительных положений к завещанию.

Так где же проживал Альфред Нобель? В Стокгольме, Париже или Бофорсе? Французские адвокаты ясно дали понять Рагнару Сульману, что французские власти не признают Стокгольм местом жительства Альфреда Нобеля, поскольку он не был там зарегистрирован с детского возраста. Поэтому Сульмана и Лильеквиста ждут большие проблемы, если дело о завещании попадет в Стокгольмский городской суд. Вполне вероятно, что в конечном итоге дело все равно будет рассматриваться в Париже.