новую дали. Прошло полгода. Жена загуляла, дети школу прогуливают, отца никто не слушает. Пошёл на болото. «Что надо? Что пришёл?» «Ай, лягушка, устал. Не мешай, утоплюсь и дело с концом». «Иди мужик домой. Всё будет хорошо». Приходит мужик домой, а там дети «папочка-папа», лезут целоваться, обниматься. Жена на коленях прощения просит, ноги целует. Ну, мужик думает: «Блин, лягушку-то отблагодарить надо». Пошёл на болото. «Что надо? Что пришёл?» «Да добра ты мне столько сделала. Давай отблагодарю». «Да иди домой. Всё хорошо. Иди». «Да не могу я так. Совесть не позволяет». «Ну ладно, хочешь мне добро сделать, так трахни меня». … «И вы не представляете, товарищ следователь, эта грёбанная лягушка превратилась в пятнадцатилетнюю девку!»

Все дружно захохотали, кроме Палашова. Володька повернулся в его сторону и увидел, что тот не только не улыбается, но смотрит на него холодными стальными глазами. Смех застрял в груди. Он тихо спросил товарища:

— По больной мозоли вдарил?

На секунду в глазах Женьки проступила боль, но тут же скрылась, и он бодро ответил, громко, так, что все услышали и смеяться перестали:

— Да то дело, которое меня подкосило… Там и девчонки пятнадцатилетние были, и пацан шестнадцатилетний. А с моей любимой девчонкой всё наоборот: я жизнь меняю не для того, чтобы она из лягушки в принцессу превратилась, а чтобы она из принцессы не превратилась в лягушку. Правда, она не принцесса, а графиня, графинечка. Надо было мне, Володя, тебе подробнее рассказать.

— Да. Я бы сейчас себя неуклюжим дураком не чувствовал.

— Теперь я анекдот рассказываю, — отвлекла внимание Елена. — Посмотрев на прошлой неделе фильм «Ирония судьбы, или С лёгким паром!», половина россиян инстинктивно отметила Новый год.

Никто не смеялся, но все робко улыбались. Тогда Елена начала тихонько перебирать струны. Убедившись, что гитара настроена и согрелась, девушка заиграла вступление. Виталик всё это время продолжал снимать на камеру. Смотрелась с гитарой она очень органично. Белая рука с шустро цепляющими звенящие струны пальцами ярко выделялась на фоне чёрного лакированного корпуса. И когда лёгкие обрывочки переросли в звенящий монолит, Палашов узнал песню, которую Елена собиралась исполнить. Он обвёл взглядом ребят, никто из них не жевал, глаза горели, прикованные к яркому пятну по имени Елена, некоторые узнали композицию. Девушка прошептала: «Днём и ночью дом стоял и плакал». И запела на английском языке:

Loneliness is my only guest,

Who visits me alone at night.

When it comes I lihgt two candles

Just the way it was

And pretend the flames become your eyes.59

Голос Елены был глубоким, бархатистым и сочным, лишь время от времени подрагивающим, как пламя свечи. И пусть язык был неродным, большинство слушателей понимали, о чём песня. Одинокий мужчина зажигает в ночи две свечи, чтобы они напомнили ему глаза утраченной любимой и каким-то магическим образом вернули ему её. Глаза Елены путешествовали по лицам ребят, но на словах припева «Мои свечи плачут. У-у-у-у-у. Они ждут тебя. Я жду тебя» остановились на лице Комиссарова. И в это же время к её голосу добавились тихие голоса большинства, усилив воздействие. Палашов не знал, понимает ли Володя слова, но посыл однозначно понял. А Евгений видел отлично, как девушка расставляет товарищу сети, в которые тот совсем не прочь угодить.

Когда последнее «Я жду тебя» смолкло, раздались аплодисменты, и гитара перекочевала через стол в руки Палашова. Тут уж он порадовался, что последнее время много страдал и это выражалось в музыкальных стонах, поэтому он помнил, как держать гитару в руках.

— Давай, Палашов, твой ответ. — Ленкины голубые глаза смеялись.

Он с улыбкой кивнул и, пройдясь по аккордам, начал обычным перебором.

Дождь притаился за окном,

Туман рассорился с дождем

И в беспробудный вечер,

И в беспросветный вечер

О чём-то дальнем, неземном,

О чём-то близком и родном,

Сгорая, плачут, плачут свечи.

Казалось, плакать им о чём:

Мы очень праведно живём,

Но иногда под вечер,

Но иногда под вечер…

Мы вдруг садимся за рояль,

Снимаем с клавишей вуаль

И зажигаем, зажигаем свечи.

И свечи плачут за людей,

То тихо плачут, то сильней.

И осушить горючих слёз

Они не успевают,

И очень важно для меня,

Что не боится воск огня,

Что свечи тают для меня…

Во имя дружбы тают.60

Вот так просто спел, без всяких выкрутасов, а слёзы-то на глаза набежали, а у Розы даже потекли. Шмыгнув носом, она возмутилась слезливым голосом:

— Ребята, вы издеваетесь? У нас праздник здесь вроде, а мне сейчас придётся за носовым платком бежать.

Алексей, сидевший рядом, протянул девушке салфетку, и она принялась осторожно, чтобы не испортить макияж, промокать глаза, а потом сморкаться.

— Хорошо, — удовлетворённо сказала Елена. — А повеселей что-то сможешь?

— Песню моей юности сейчас сыграю. Посвящается… А впрочем, кому посвящается, те сами догадаются.

Палашов дождался, когда все допьют, дожуют, досморкаются, и заиграл. Запел озорным мальчишеским голосом:

Зимний вечер, стынут брови,

От мороза мёрзнет нос…

Все спешат, все бегут

От мороза в уют,

Только два чудака бредут!

Все спешат, все бегут

От мороза в уют,

Только два чудака бредут!

В тень подъездов входят люди,

Увидав нас, спешат уйти…

Понимают они,

Что нам нужно одним

Хоть чуть-чуть постоять в ночи!

Понимают они,

Что нам нужно одним

Хоть чуть-чуть постоять в ночи!

Не нужны мне в этот вечер

Дискотека и кино…

Мне нужна только ты,

Только губы твои,

Чтобы их целовать в ночи!

Мне нужна только