Насколько можно судить по сохранившимся древним документам, жертвователь, передававший монастырю «устроенную землю», вовсе не смотрел на сидящих на ней крестьян как на бесправный рабочий скот, до участи которого ему нет дела. В этом отношении чрезвычайно показательна дошедшая до нас дарственная грамота великого князя Ивана Калиты, выданная в 1337 году Юрьевскому новгородскому монастырю на земли по Волоку. Ниже она приводится дословно, с некоторыми несущественными сокращениями: «Се аз, князь велики Иван Данилович всея Руси, пожаловал есм, Бога для и святаго Юрия для, архимарита Есифа и братию землями на Волоце. И кто сидит на земли той святаго Юрия, дал есм им волю, не надобе им потягнути к городу ни в какую дань, ни в подводы, ни в кормы, ни в стан, ни в какой протор. А волостелям волоцким тех людей не судити, опричь татьбы и разбоя и душегубства, а то судит их человек от святаго Юрия. А по воле князя великого волостелям волоцким тех людей блюсти и не обижать. А архимариту беглых людей волоцких не примати, также из вотчины князя великаго, из Москвы, не примати.

А кто из детей моих и из братьи данье мое порушит, того судить будет Бог и святый Геворгий в страшное свое пришествие, а князю великому даст сто рубли. А дал есм сю грамоту навеки».

Как видим, жертвователь тут не только не рассматривает население подаренной им земли как рабское или бесправное, но, наоборот, проявляет заботливую предусмотрительность и старается оградить его от возможного произвола.

Обязанности церковных крестьян по отношению к монастырю также определялись издавна установившимися положениями, которые каждый знал. И если тот или иной игумен начинал требовать с них больше положенного «по старине», обиженные жаловались митрополиту, и он их защищал, о чем красноречиво свидетельствует тоже доныне сохранившаяся грамота митрополита Киприана, датированная 1392 годом и вызванная одною из таких крестьянских жалоб.

* * *

Хорошо отдохнув в Подоле, путники тронулись дальше, часа через два миновали небольшой городок Лопасню, изрядно разрушенный рязанцами, и, когда солнце близилось к закату, въехали в Серпухов.

Этот город, стоящий на реке Наре, у впадения ее в Оку, возник всего за восемьдесят лет до описываемых здесь событий, в качестве сторожевого поста на границе только что образовавшегося Московского княжества. Иван Калита завещал его своему третьему сыну, Андрею, за родом которого с той поры и закрепился Серпуховский удел, позже расширенный присоединением к нему Боровского княжества и некоторыми землями, отобранными у Литвы[238].

Нынешний князь, Владимир Андреевич Храбрый, к концу своей жизни значительно расширил и благоустроил Серпухов, обнеся его новыми, очень прочными стенами, но сейчас город был невзрачен и невелик, насчитывая немногим больше двухсот дворов да две деревянных церкви. Центральную часть его окружал невысокий земляной вал с идущим поверху дубовым тыном. К городской стене, с северной стороны, вплотную примыкала рыночная площадь, окруженная незатейливыми избами посада, да в версте от города высились среди густой зелени бревенчатые, еще не успевшие потемнеть стены Введенского Владычина монастыря, лет пять тому назад поставленного святителем Алексеем[239].

Въехав в город через единственные его ворота с примыкавшей к ним сторожевой башней, путники тут же увидели корчму, во двор которой и направили своих усталых коней. Здесь, вопреки ожиданию, Карач-мурза получил хороший ужин и довольно удобный ночлег, а спутники его неплохо выспались и на сеновале.

Едва в небе наметился рассвет, они уже ехали дальше по безлюдной лесной дороге и к восходу солнца, переправившись через реку Протву и оставив справа от себя город Оболенск, а слева Тарусу, взяли путь прямиком на Калугу.

Как и накануне, их со всех сторон обступил густой и высокий лес, но здесь он казался приветливее, светлее: темные ели заметно уступали тут первенство нарядным белоствольным березам, среди сосен повсюду виднелись могучие стволы вековых дубов. Но дорога была значительно труднее, чем вчера: она перебегала с уклона на уклон, то и дело пересекая глубокие овраги с крутыми берегами.

Изрядно заморив лошадей и не встретив по пути ни одного селения, к вечеру путники прибыли к тугой излучине Оки, на высоком берегу которой стоял небольшой укрепленный город Калуга. Возник он совсем недавно: тут спокон веков существовало затерянное в лесах село, о котором шла худая молва, и только лишь четверть века назад великий князь Московский Симеон Иванович его привел в порядок, расширил и укрепил надежными стенами для защиты своих южных рубежей от всегда возможного вторжения литовцев.

Переночевав в Калуге и утром переправившись в пятнадцати верстах от нее через широкую реку Угру, путники очутились уже на земле Литовско-Русского великого княжества. Проехав еще немного и миновав город Воротынск, они снова свернули к Оке и, придерживаясь ее берега, ехали до вечера. Местность тут была довольно густо населена, часто попадались села, всюду виднелись возделанные поля и нивы. Но о владычестве Литвы ничто не напоминало: край как был, так и оставался русским. Кроме Воротынска, проехав в этот день города Перемышль, Лихвин и большое село Барятино, не считая десятка других, поменьше, Карач-мурза нигде не увидел ни одного литовца и не услышал литовской речи.

Проведя третью ночь в городке Белеве, уже на Карачевской земле, снова выехали с рассветом и, лишь на короткое время остановившись на отдых в волхове, тотчас пустились дальше, чтобы засветло добраться до Карачева. Однако неожиданное происшествие их задержало: при переправе через небольшую речку с крутыми и скользкими глинистыми берегами конь Ильяса споткнулся и сильно захромал. Дорога тут шла густым лесом, ни одного села, где можно было бы раздобыть хоть какую-нибудь лошадь, им не встретилось, и последние двадцать верст пришлось ехать шагом, с частыми остановками.

Когда, по расчетам Макара, до Карачева оставалось не меньше пяти верст, было уже совершенно темно. Поэтому, проехав еще минут десять и завидя в стороне от дороги два-три слабо мерцающих огонька, выдававших присутствие небольшой деревеньки, Макар придержал коня и сказал:

— Пожалуй, надо бы тут заночевать, боярин. Гляди, ночь-то какая! Как бы лошадка Ильи вовсе не скувырднулась: нам где-то тут снова речку переезжать, а в такой темени что увидишь? Да и в городе ночью куды мы ткнемся?

— Ну что ж, коли так — сворачивай к деревне, — ответил Карач-мурза, выведенный словами проводника из состояния глубокой задумчивости. Сознание того, что он едет по земле своих отцов, по праву принадлежащей только ему, навевало множество разнообразных и беспорядочных мыслей. Весь этот день он был угрюм и неразговорчив.

Свернув с дороги, всадники почти сразу потеряли из виду замеченные ими огоньки, теперь скрывшиеся, очевидно, за деревьями. К счастью, почуяв приближение незнакомых людей, впереди залаяли собаки, и это помогло держать нужное направление. Минут через пять огни показались снова, на этот раз совсем близко, и вскоре путники различили перед собою темные очертанья нескольких изб, разбросавшихся по косогору, у опушки леса. Подъехав к ближайшей из них, Макар слез с коня и, нащупав ворота, застучал в них рукоятью плети.