В РВСН потребность структурных реформ минимальна. Следовательно, у него будет меньше внутренних ограничений при проведении реформ.

Встретились еще раз, поговорили. Речь шла о том, что ему предстоит возглавить переход от старой армии прикрытия мобилизационного развертывания к армии постоянной боевой готовности. От армии фронтов и тотальной войны к армии высокомобильной, готовой к ограниченным по масштабам конфликтам высокой интенсивности — чему-то среднему между традиционной армейской операцией и спецоперацией. От армии полуобученной — к армии профессиональной. От армии дедовщины — к армии дисциплинированной.

Будущий министр все ясно понимал и соглашался взять на себя бремя преобразований застарелой военной машины[302]. Согласовал кандидатуру с главой администрации, и соответствующее представление легло на стол президенту. Одновременно предстояло решить вопрос о будущем начальнике Генерального штаба. Помог Степашин, порекомендовавший обратить внимание на командующего войсками Северо-Кавказского военного округа генерал-полковника Анатолия Квашнина. С ним мы были неплохо знакомы и по Чечне 1994 года, и по моей работе в АП, в том числе при выездах на Северный Кавказ.

Квашнин был для армии фигурой уникальной. «Пиджак»[303], он протопал по всем армейским ступенькам и стал военным человеком, знающим службу во всех деталях. Он взял на себя ответственность в начальные, самые тяжелые дни Первой чеченской войны, когда многие почтенные военачальники спрятались.

Президент решил кадровый вопрос на заседании Совета обороны 22 мая 1997 года, проходившем в здании министерства обороны на Арбатской площади. Но сделал это в неподобающей форме. Началось все с разноса, который он устроил:

— Я не просто не удовлетворен, а возмущен тем, как идет работа по реформированию армии. И ее состоянием. Я очень низко оцениваю вашу работу и сделаю выводы.

Все правильно, но это вполне можно сказать, не собирая Совет обороны (а кроме членов СО на заседании присутствовало и все руководство Министерства обороны и Генерального штаба). При подчиненных устраивать командиру выволочку нельзя. И уж тем более нелогично после разноса давать слово министру обороны, которому фактически объявил о служебном несоответствии.

Ан нет, Ельцин продолжил:

— Министр обороны, пожалуйста. Регламент следующий: министру обороны и начальнику Генерального штаба для доклада по 15 минут, выступающим — до 5 минут.

Вышедший на трибуну Родионов выглядел раздавленным. Но и присутствующие понимали: такой регламент — издевательство и над докладчиками, и над армией.

Родионов принял решение: все равно уволят, так хоть посмешищем не станет. И довольно резко отказался от доклада.

Тут президент и сказал главное:

— Предлагаю освободить Игоря Николаевича Родионова от должности министра обороны. Слово начальнику Генерального штаба Самсонову Виктору Николаевичу.

Самсонов сразу отказался от выступления:

— Мой доклад является продолжением доклада министра обороны. В такой ситуации мне говорить не о чем.

Ельцин отреагировал соответственно:

— Предлагаю освободить Виктора Николаевича Самсонова от обязанностей начальника Генерального штаба.

А затем, как ни в чем не бывало (в этот момент, между прочим, министерство обороны осталось без министра, а Генштаб без начальника и, следовательно, два из трех «ядерных чемоданчиков» стали бесхозными) Ельцин предоставил слово… Чечеватову. Как он оказался в списке, да еще первым, остается только гадать[304]. Ничего примечательного он не сказал.

Ельцин после выступления Чечеватова объявил:

— Игорь Сергеевич Сергеев.

Командующий РВСН на мгновение замялся (он по отчеству Дмитриевич) и посмотрел на меня. Я кивнул, показав, что речь идет именно о нем.

Сергеев пошел было к трибуне, но Ельцин остановил его:

— Вы назначаетесь исполняющим обязанности министра обороны России.

— Есть.

— Виктор Степанович Чечеватов, вы назначаетесь исполняющим обязанности начальника Генштаба.

Неожиданно Чечеватов стал торговаться (и это на людях-то!):

— Разрешите мне дать ответ после пятиминутного разговора с вами.

Ельцин сразу поменял решение и вернулся к кандидатуре Квашнина, но с Чечеватовым все же уединился, хоть и не на пять минут.

Как рассказывал потом Сергеев, Чечеватов уговаривал Ельцина поменять решение и именно его назначить министром обороны…

Проблема: Лукашенко!!!

Еще в апреле 96-го, чтобы перед президентскими выборами выбить у Зюганова козырь «восстановления СССР», Ельцин подписал с белорусским президентом Александром Лукашенко «Договор об образовании Сообщества России и Белоруссии».

Они взяли обязательство развивать далее начавшуюся интеграцию. Но большую тревогу вызывала мысль, что можно легко перегнуть палку… Сторонникам «жесткой руки», возрождения СССР, борьбы с олигархами Лукашенко виделся свежей альтернативой уже примелькавшимся Зюганову и Жириновскому или вляпавшемуся в Хасавюртовскую капитуляцию Лебедю. То есть возникала опасность довести интеграцию до такого уровня, когда Лукашенко сможет законно стать руководителем России.

То, что мы называли «проблемой Лукашенко». А точнее: «Проблема: Лукашенко!!!» Он громогласно отстаивал идею «единства двух братских народов, их исторических судеб и бессмысленность отрыва одного от другого». Хотя, конечно, это больше было прикрытием стремления усилить и расширить собственную власть. На ноябрь 96-го в Белоруссии был запанирован инициированный им референдум по внесению поправок в Конституцию страны. Их цель соответствовала практике других постсоветских евразийских государств: резко усилить полномочия президента и растянуть сроки его правления. Главным в пропагандистской кампании за внесение поправок стал тезис о необходимости дать действующему президенту завершить работу по объединению с Россией.

Отношение к нему и его инициативам обсуждалось на совещании в АП. Докладывал помощник президента по международным вопросам Дмитрий Рюриков. Мне очень не понравилось его предложение — безусловно поддерживать Лукашенко как человека, отстаивающего курс на сближение с Россией. И в советскую пору, и уже после нее я насмотрелся на государственных руководителей, охотно обменивавших слова о любви к России на вполне осязаемые выгоды от нее. Такой благожелательностью к белорусскому лидеру мы сами стелем ему ковровую дорожку в Кремль.

Взяв слово, внес контрпредложение:

— В ходе агитационной президентской кампании в Белоруссии Лукашенко сам загнал себя в угол, клянясь в любви к России и призывая к объединению наших народов. Давайте воспользуемся ситуацией и предложим подписать соглашение о вхождении шести белорусских областей (но не Белоруссии как целостного субъекта) в состав России. Это бы гарантировало от появления в будущем мыслей об отделении. А Лукашенко сейчас политически не сможет отказаться от такого предложения.

Все, включая Чубайса, посмотрели на Рюрикова, ожидая профессионального комментария. После короткой паузы Рюриков… даже не захохотал, а именно заржал. Подчиняясь стадному рефлексу, за ним засмеялись и остальные. В результате, Чубайс мое предложение оставил без внимания. В этот момент я совершенно искренне зауважал Рюрикова и школу МИДа: так просто «заржать» важнейший вопрос — это нужно быть высоким профессионалом.

Прошли годы, и в предвыборной программе «Союза правых сил», партии Чубайса и Гайдара, как ее называли для простоты, появился тезис о необходимости включения шести белорусских областей в состав России. Ну, хотя бы посмеялись…

А Рюрикова меньше чем через полгода уволили из Администрации президента. При подготовке следующего объединительного документа — проекта договора «О союзе Беларуси и России» — он включил в него положения, фактически упраздняющие государственный суверенитет России