В 1780-х гг. волнения на политической почве произошли также на Кюрасао и в других карибских колониях; белое население разделилось на «патриотов» и оранжистов. Поражение «патриотического» движения в Соединенных Провинциях и оранжистская реставрация, вызванная прусской интервенцией в 1787 г., на некоторое время перечеркнули все перспективы давления за реформы в колониях через режим в Республике. Но эти события не смогли задержать дальнейший рост идей Просвещения и «патриотических» симпатий в колониях. «Патриотические» группы образовались в Суринаме, где к началу 1790-х гг. происходили серьезные трения, и в западной Гайане. Критика колониальной системы Республики становилась все более жесткой фактически по всему нидерландскому колониальному миру.

После 1740 г. новые явления в нидерландской интеллектуальной и научной среде уже не оказывали значительного влияния на прогресс Просвещения в других странах Европы. Более того, нидерландские интеллектуалы стали сторониться книг и идей, распространявшихся из Франции, Британии и Германии, особенно более радикальных аспектов французского Просвещения. Ибо в Соединенных Провинциях физико-теологическое мировоззрение начала XVIII в. оставалось доминирующим и опиралось на пока еще неоспоримую власть государственной Церкви. Появился ряд вариантов физико-теологического направления. Особенно влиятельным в 1750-е гг. было оптимистическое учение немецкого философа Христиана Вольфа (1679-1754 гг.), пользовавшегося покровительством Фридриха Великого и ставшего канцлером университета Галле в 1743 г. Вольф под влиянием своего наставника Лейбница стремился объединить эмпиризм с интегрированным, систематическим подходом к накоплению знаний, управляемым разумом и пронизанным традиционным протестантским благочестием. Как и нидерландские физико-теологи, он считал науку и философию бастионом религии, и его идеи восторженно приветствовали в нидерландских и немецких университетах. В Утрехте в 1750-х гг. еще было довольно большое количество венгерских студентов, но они обычно изучали, кроме реформатской теологии, философию Вольфа.

Среди поздних нидерландских писателей, придерживавшихся физико-теологического подхода, были лейденский профессор Ян Лулофс (1711–68 гг.), который издал свой «Primae Linae Theologiae Naturalis Theoreticae» в 1756 г., утверждая, что эмпирические исследования, управляемые разумом, никогда не смогут поколебать догмата христианского божественного откровения, и зютфенский реформатский проповедник Иоганн Флорентий Мартинет, который модернизировал систему взглядов Ньивентита в своей «Katechismus der Natuur» (1777 г.), книге, которая неоднократно переиздавалась и оставалась популярной на протяжении всего XIX в.

Естественно, в Республике, как во Франции и Британии, были деисты, вольнодумцы и материалисты; но спинозизм был теперь слабее, чем на ранней стадии, а нидерландские вольнодумцы научились соблюдать осторожность. Сефардско-еврейский писатель Исаак де Пинто (1717-87 гг.) был умеренным деистом, подчеркнуто подвергавшим решительным нападкам материализм и атеизм. В своем «Précis des arguments contre les matérialistes» (Гаага, 1774 г.) Пинто выражал опасения, что потомки будут считать XVIII в. «le plus pervers et le plus corrompu qui se soit écoulé dans le vaste ocean de la durée» («самым порочным и развращенным из всех веков, которые канули в бездну вечности» (фр.)), осуждая Спинозу, но уверяя, что некоторые современные философы были еще хуже, чем он. «Ils ont beau faire l'éloge de la morale, — настаивал он, — la vertu n'a point de base, si Dieu n'existe pas» («Хотя они могут восхвалять нравственность, добродетель не имеет под собой никаких оснований, если Бога не существует» (фр.)) *

Несколько инцидентов предостерегли смельчаков от заигрывания с идеями радикальных философов. Публицист и журналист Элия Лузак (1723-96 гг.), один из ведущих деятелей позднего нидерландского Просвещения, в 1748 г. издал «L'Нотте machine» Ламетри. Лузак не разделял материалистических взглядов Ламетри, но считал, что их было бы правильно опубликовать, а затем уже открыто опровергать. Консистория валлонской Церкви в Лейдене не согласилась и предприняла энергичные меры против него. Лузак опубликовал свой «L'Нотте plus que machine» (1748 г.), чтобы защититься от обвинений в пропаганде материализма, а также поссорился с Ламетри из-за денежного вопроса. Но все эти меры предосторожности с его стороны не могли остановить взрыв возмущения, который достиг такого размаха, что Лузак счел благоразумным на два года уехать в Германию и переждать там, пока буря не уляжется.

Еще одним из лучших мыслителей позднего нидерландского Просвещения и самой космополитичной фигурой был Рейклоф Михил ван Гуне (1748-1810 гг.), правнук генерал-губернатора Нидерландской Ост-Индии и сын председателя Hof'а Утрехта. Ван Гуне уже в раннем возрасте проявил такие блестящие дарования, что всего в 18 лет был назначен профессором истории в Утрехтском университете. Он был ненасытным книголюбом, собравшим огромную библиотеку, переписывался с различными философами, и стал виднейшим поклонником, если не апологетом Вольфа, д'Аламбера и Хуме в Республике. Но ему пришлось дорого поплатиться за свои симпатии, намеки на которые он проявил в нескольких публикациях. Воэцианский лагерь развернул такую бешеную агитацию против поклонников безбожных французских философов, что ван Гуне был вынужден в 1776 г. уйти с профессорской кафедры, и, в последние десять лет, проведенные в Республике, сталкивался с определенными трудностями. В 1786 г. он эмигрировал, поселившись сначала в Швейцарии, а затем в Германии. Дидро (который хорошо знал ван Гунса), после того, как провел шесть месяцев в Голландии в 1774 г., писал в своем «Voyage d'Italie et de Hollande» (Париж, 1775 г.), что нидерландский народ «est ennemi de la philosophie et de la liberté de penser en matière de religion; cependant on ne persecute personne» («враг философии и свободы мышления в вопросах религии; однако отдельных людей не преследуют»), добавив, что неверующие в христианство «plus rares et plus haïs («здесь встречаются еще реже и еще более ненавистны» (фр.)), чем во Франции.

Давление с целью принуждения к определенным воззрениям в теологии и философии заставило нидерландских ученых отстраниться от многих более широких проблем, активно обсуждавшихся во Франции и других странах, сделав кругозор нидерландской интеллигенции все более погруженным внутрь себя. Однако еще был жив интерес к научным экспериментам и, в особенности, к объединению в одно целое коллекций по естественной истории, собранных в прошлом. Но главный импульс позднего нидерландского Просвещения — красноречиво засвидетельствованный в трудах Лузака, де Пинто, ван Гунса и других — был связан с конкретными моральными, экономическими и политическими проблемами самого нидерландского общества. Производилось также обширное изучение органов власти Республики. В конечном счете, в центре внимания позднего нидерландского Просвещения находился упадок Нидерландской Республики и вопрос о том, как достичь национального возрождения.

Ни одна черта позднего нидерландского Просвещения не была более типичной, чем глубокая осведомленность об экономическом упадке и его воздействии на нидерландское общество. Лузак и де Пинто посвятили этой теме свои основные книги, и она пронизывала все грани нидерландской литературы того периода. Особенно характерным был особый акцент на то, что считалось моральными корнями нидерландского упадка. Эта тенденция впервые оформилась в зрелом виде в деятельности нидерландоязычного журналиста Юстуса ван Эффена, который после нескольких лет успешных публикаций во франкоязычных журналах переключился на нидерландский, основав журнал, который оказался одним из основных периодических изданий XVIII в., «Hollandsche Spectator», созданный по образцу более ранних английских периодических изданий, таких как «Обозреватель», и который, в свою очередь, стал образцом для многих последующих нидерландских журналов. Ван Эффен стремился одолеть предрассудки и нетерпимость среди широких слоев нидерландского населения и, в первую очередь, улучшить моральное состояние общества. Он представлял человечество морально совершенным, наделенным разумом, опиравшимся на терпимую, недогматичную религиозность, которая систематически проявлялась в поведении. Неотъемлемой частью его мировоззрения была убежденность в том, что нидерландцы должны гордиться своими предками и славой XVII в., также как языком и национальностью, и отвергать подражание французским манерам и морали.