– И давно вы плаваете? – спросил.

– Не плаваю, а хожу по морю! – поправил его Шарль. – Да с детства! Мой отец рыбаком был, дед тоже. У деда шхуна побольше была. Он во время войны нескольких английских солдат спас, на тот берег переправил! – Шарль кивнул в сторону моря. – Один солдат тяжелораненый был!

– Да он у вас герой, ваш дед! – Кукутис остановился на самом краю пристани. Между ним и рыбаком, стоявшим на палубе, было не больше двух метров.

– Герой, конечно герой! – согласился Шарль.

– Мне бы тоже туда переплыть, – проговорил Кукутис просительно. – Чтобы героем стать, как ваш дед! Там парня одного спасти надо!

– От смерти? – уточнил Шарль.

– От глупости, от которой и до смерти недалеко. Вы бы меня не могли?.. – Кукутис не договорил, но рыбак и так понял, потому что сразу отрицательно головой замотал.

– Вы что, – Шарль махнул рукой. – Туда полный бак нужен, да и прогноз погоды на сегодня плохой. Только ночь была спокойная, а утром будет штормить. Вы лучше на паром, в Кале! Паромы погоды не боятся, они большие.

– На пароме точно не успею, – убедительно и твердо произнес Кукутис. – А если б я заплатил?

– Да зачем вам это? – Шарль развел руками. – Паром вас за двадцать евро отвезет, и быстрее!

– А если я вам золотом? – настаивал Кукутис.

Рыбак рассмеялся, раскатисто и звонко. И от его смеха словно светлее стало на причале, потому что обернулись другие рыбаки и скупщики рыбы и Кукутис даже лица их разглядеть смог.

– Знаете что, – все еще с веселой улыбкой на лице проговорил Шарль, глядя на собеседника, как на чудака. – Мне от деда золотой луидор когда-то на память достался. Я его друзьям показывал, хвастался. Дураком был. И дохвастался до того, что пропал он. Может, украли, может, сам потерял. Вот если б вы мне золотым луидором заплатили, то, может, и поехал бы!

Шутливый тон, с которым Шарль о золотой монете говорил, заставил и Кукутиса улыбнуться, только улыбнулся одноногий странник хитрой, малозаметной улыбкой.

– Ладно, – сказал Кукутис. – Можно у вас присесть? – он кивнул на пустые, пахнущие свежей рыбой пластиковые ящики, возвращенные с причала на палубу.

– Садитесь!

Кукутис перевернул ящик дном вверх, уселся. Задрал над деревянной ногой штанину и стал ладонью по нижней части ноги водить. Отыскал колечко одного из ящичков, до которого у него давно уже руки не доходили: в самом низу, почти над каблуком. Вытянул за колечко ящичек в два раза меньший, чем коробок для спичек.

Оттуда четыре монетки, завернутые в черный бархат, выудил, развернул. В предрассветном сумраке, освещенном фонарями пристани и машин, огнями рыбацких катеров и фонариками скупщиков рыбы для ресторанов, блеснули на ладони Кукутиса темным нежным золотом монеты. Одну монету Кукутис между пальцами зажал, остальные снова в бархат завернул и обратно в ногу спрятал.

После этого протянул он эту монету на ладони рыбаку.

– Он? – спросил торжествующе.

Тот поднес золотую монету к глазам. Уставился на нее. Потом еще мобильным телефоном ее подсветил, ошарашенно разглядывая с обеих сторон.

– Да, – выдохнул через минуту. – Он.

Задрожала палуба под ногами Кукутиса из-за заработавшего мотора. Сдернул рыбак петли канатов с причальных железных кнехтов. Бетонный причал с его деловым шумом и рассеянным светом удалялся и уменьшался. Но по обе стороны шхуны продолжались безлюдные берега канала. На палубе стало темнее – фонари причала больше сюда не доставали.

В темном небе закричали невидимые чайки. Ветер усилился.

– А где же он? – Кукутис вдруг заметил отсутствие Шарля.

Но заволноваться не успел, увидев его неподвижное лицо за стеклом в рулевой рубке.

Наконец шхуна вышла в открытое море и палуба вместе с сидевшим на перевернутом ящике для рыбы Кукутисом закачалась, задрожала от волн.

Кукутис замер. Ему стало страшно. Он закрыл глаза, чтобы новый страх не мог через них попасть к нему в душу.

Постепенно привыкнув к подвижности палубы, он попробовал встать и постоять рядом с ящиком. Тут же почти рухнул вниз, на ящик. Опять оглянулся на рулевую рубку, в которой горел свет. Неподвижное лицо Шарля показалось бледным. Он смотрел вперед и можно было догадаться по поочередному покачиванию видневшихся плеч, что руки его крутят штурвал, держат выбранный курс.

«Тут же должна быть каюта!» – подумал Кукутис, которому оставаться на палубе становилось все неудобнее и страшнее.

Он собрался с духом, поднялся, заглянул в рубку, крепко держась за ручку дверцы.

– А можно в каюту? – спросил.

Шарль молча кивнул. Даже не обернулся.

Кукутис увидел вход, открыл деревянную крышку-дверцу, спустился по ступенькам и оказался в уютной маленькой каюте с койкой, табуреткой, газовой плиткой в боковой нише и столом.

Койка была застелена коричневым клетчатым пледом. Он прилег поверх пледа, правую ногу тоже на койку забросил. Смотрел в потолок, до которого было до смешного близко. Дрожание шхуны не вызывало более чувства опасности или страх. На палубе зыбкость своего пребывания он ощущал острее. Тут, в закрытом пространстве возникала иллюзия защищенности от морской стихии.

– Ничего, через несколько часов причалим на том берегу! – прошептал себе успокаивающе.

И тут его подбросило к потолку и он выставил перед лицом руку, чтобы не удариться. Правда, до потолка каюты он не долетел, но упал обратно на койку и понял, насколько она жесткая. Сразу заболела спина, и культя, притянутая ремнями к «чашке» деревянной ноги, защемила.

– Вот черт! – вырвалось у Кукутиса.

Он уселся, будучи не в состоянии быстро решить, как ему лучше плыть: лежа или сидя?

И тут новый удар сбросил Кукутиса с койки, и полетел он в другой конец маленькой каюты, на ходу пытаясь выставить вперед ноги. С удивительной скоростью приблизилась вертикальная железная стойка, за которую можно было бы держаться, как за поручень в трамвае. Не успел он схватиться за нее, как увидел, что его деревянная нога со всей силы ударилась об эту стойку и в каюте прозвучал страшный треск, такой треск, словно одновременно обломались из-за ураганного ветра несколько ветвей мощного дуба.

Кукутис от испуга закрыл глаза да так и грохнулся на пол каюты. Лежал, хотя катер его расшатывал то влево, то вправо. В деревянной ноге возникла резкая боль, которую он ну никак не должен был почувствовать. Но боль присутствовала, боль деревянной ноги отдавалась в культе, в сердце, в животе, пронзительно колола в висках.

– Что же это там? – Он снова открыл глаза и посмотрел на закрытую крышку-дверь вверху над деревянными ступеньками. – Надо попросить Шарля вести свою шхуну поспокойнее!

Кукутис с трудом поднялся. При первом же шаге деревянной ногой почувствовал ее шаткость, опять услышал треск.