Повесив трубку, Офелия поднялась наверх и осторожнопоскреблась в дверь Пип. Дверь оказалась закрыта. Не получив ответа, онапопыталась толкнуть ее, но Пип заперлась изнутри.

– Пип? – Ответа не последовало. Офелия постучалаеще раз. – Пип, можно войти?

Очень долго за дверью стояла тишина. А потом вдруг раздалсятоненький, захлебывающийся слезами голосок дочери:

– Ты обидела моего друга! Ты вела себя просто ужасно! Ятебя ненавижу! Уходи!

Офелия окаменела. Она кусала губы, чувствуя себя совершеннобеспомощной, хотя и считала, что сделала то, что должна была сделать. Онаисполнила свой долг, но Пип ее не понимала.

– Прости. Но ведь тебе и в самом деле ничего о нем неизвестно, – твердо проговорила она.

– Еще как известно! Он славный! И у него тоже естьдети, только они в Новой Зеландии.

– Может быть, это неправда, – настаивала Офелия,уже понемногу начиная чувствовать себя глупо. Вести переговоры за запертойдверью! Но похоже, Пип не имела ни малейшего желания впустить ее. –Послушай, Пип, открой. Давай поговорим спокойно.

– Не хочу!

– Давай обсудим все за обедом. А потом, если хочешь,погуляем немного или просто сходим куда-то. – Офелия вспомнила, что вгородке работали два ресторанчика, в которых они никогда не были.

– Ни за что! Никогда больше с тобой никуда не пойду! Ине надейся!

Офелии очень хотелось напомнить Пип, что у нее никого неосталось, кроме матери, но она благоразумно промолчала. В конце концов, и у нееведь тоже никого нет, кроме Пип. Их осталось только двое в этом мире. И обе онислишком нуждались друг в друге, чтобы ссориться.

– Почему бы тебе не открыть дверь? Я не буду заходить,если ты не хочешь. Так что тебе нет нужды запираться.

– И не подумаю! – упрямо буркнула Пип.

Прижав к груди портрет Мусса, который ей помог закончитьМэтт, она рыдала. Как мать посмела запретить ей видеться с ним? Ну ничего, воттолько она уедет в город, Пип тут же удерет на пляж. Пип снова вспомнила, чтомать наговорила Мэтту, и сморщилась от стыда.

Офелия долго еще уговаривала дочь. Потом наконец сдалась иотправилась к себе. Об ужине обе забыли.

Утром голод выгнал Пип из комнаты. Спустившись на кухню, онаподжарила себе тост, съела хлопья и снова вернулась к себе. Она сделала вид,что не замечает матери, – молча приготовила себе завтрак и тут же ушла.

А у себя дома Мэтт всю ночь прокрутился без сна. Мысли о Пипне давали ему сомкнуть глаз. Он беспокоился о ней. Ведь ему даже не известно,где они живут. Извинись он перед ее матерью, возможно, тогда бы она смягчилась.Мэтт чувствовал, что не может позволить, чтобы Пип ушла из его жизни. Они былиедва знакомы, но ему уже не хватало ее.

Война между Пип и ее матерью продолжалась до Вечера. Обедпроходил в гробовом молчании. Обеим было не по себе. Наконец, заметив, какое уПип лицо, Офелия не выдержала:

– Ради всего святого, Пип, что в нем такого, в этомчеловеке?! Ведь ты едва знаешь его!

– Согласна. Но я люблю рисовать с ним. А он ничего неимеет против. Иногда мы разговариваем, иногда просто рисуем. Мне нравится бытьс ним, ну как ты не понимаешь?!

– Вот это-то меня и тревожит. В конце концов, он тебе вотцы годится. Что он мог в тебе найти? Это… это как-то неестественно.

– Может, он просто скучает по своим детям. Я не знаю.Может, я ему понравилась. Мне кажется, он тоже одинок… – «Как и я», –хотелось добавить Пип, но она прикусила язык. Она тоже могла быть упрямой, еслинужно. А сейчас она намерена твердо стоять на своем.

– Если тебе так уж хочется с ним рисовать, может,как-нибудь сходим вместе? Впрочем, не думаю, что он будет рад меня видеть.

После всего, что она ему наговорила, просто чудо, как он незапустил в нее подрамником! Немного успокоившись, Офелия принялась гадать, не зряли она набросилась на него. В конце концов, она ведь чуть ли не обвинила его впопытке соблазнить ее дочь! Но, увидев их вместе, она так испугалась, чтопотеряла голову. В общем-то в какой-то степени ее можно понять. Конечно, нужнобыло разговаривать помягче…

– Мам, так можно мне видеться с ним? – с робкойнадеждой в голосе взмолилась Пип. – Честное слово, я никогда не пойду кнему домой! Да ведь он мне и не предлагал. – Ему и в голову не пришло этосделать.

– Посмотрим. Дай мне подумать. В конце концов, –трезво заметила Офелия, – после всего случившегося он, может быть, и самне захочет, чтобы ты приходила.

– Я могу передать, что ты извиняешься, – сготовностью предложила Пип.

– Может быть, будет лучше, если ты возьмешь с собойЭми. А я приду попозже и извинюсь. Надеюсь, он будет удовлетворен.

– Спасибо, мам! – обрадованно воскликнула Пип.Глаза ее вспыхнули. Это была огромная победа!

Позже вечером они вдвоем спустились на берег моря, и Пип,едва сдерживая радость, помчалась по пляжу. Вслед за Ней несся Мусс. Офелиясразу же отстала, гадая, что ему сказать. Она решилась только ради Пип.

Но когда они подошли к тому месту среди дюн, где обычносидел Мэтт, там никого не было. Ни следов от подрамника, ни от стульчика, накотором он всегда сидел. На самом деле Мэтт, расстроенный и злой, в этот деньвообще не ходил рисовать. Он проторчал весь день дома с книжкой. Настроение унего настолько испортилось, что ему не хотелось даже выходить в море, что ужсовсем было на него не похоже. Офелия с дочерью долго сидели на песке другподле друга, и Пип рассказывала матери о Мэтте. Наконец они, взявшись за руки,вернулись домой. Впервые за долгое-долгое время Пип почувствовала, что они сматерью снова близки. И тихо радовалась про себя, что ей удалось-таки убедитьмать извиниться.

А Мэтт, стоя у окна, смотрел вдаль. Кричали чайки, в волнахбыло полно плавника, и где-то у самого горизонта качалась на волнах рыбачьяшхуна. Пип с Офелией он не заметил. Не видел он и того, как они, взявшись заруки, брели по берегу к дому. Когда он подошел к окну, они уже ушли, и пляжпоказался ему пустым и заброшенным – в точности таким, как его собственнаяжизнь.

На следующий день, незадолго до полудня, Пип объявила Эми,что идет на пляж повидаться со своим другом. На этот раз она прихватила с собойсандвичи и яблоко – нужно же как-то сгладить впечатление от скандала,учиненного матерью. Эми рассеянно спросила, как дела у Офелии, и Пип ответила,что все в порядке. Прихватив небольшую коричневую сумку со своим подношением,она убежала, робко надеясь, что увидит его на прежнем месте. Ведь он говорил,что рисует там каждый день. Гадая, куда он пропал, Пип надеялась, что его небыло не из-за скандала, учиненного матерью. Но стоило ей только снова увидетьего и взглянуть ему в глаза, как Пип поняла, что все ее худшие подозренияоправдались. Не потребовалось ничего спрашивать – по отчужденному выражению налице Мэтта она догадалась, что он обижен. И поэтому перешла сразу к делу: