– Коридоре, – поправил я.

– Ну, а я что говорю? В общем, там много дверей с табличками. И на одной двери была, знаешь, какая? «Ст. пред. Т.В. Чашкин». Что такое «стпред» я не знаю. Наверное, старый предатель.

– «Ст. преп.», Леха, старший преподаватель.

– Старый или старший, я не знаю. А вот что такое Чашкин, и ежику понятно.

– Ты думаешь, что…

– Я, Дим, думать не очень люблю. Я люблю соображать.

– И что ты соображаешь?

– Этот Чашкин ворует картины и продает их от своего имени.

– Под своим именем, – немного поправил я. – Только не сходится у тебя. Помнишь первые картины? Там стояла подпись «Л. Чашкин», а не «Т. Чашкин».

– Ну и что? Ошибился немного, второпях.

– Нет, Лех, здесь что-то не то.

Тем временем мы подошли к художественному салону под названием «Галерейка». Он занимал подвал большого дома, мы спустились по ступенькам и вошли в мир живописи и искусства.

Охранник внимательно оглядел нас, еще внимательнее рассмотрел наши приглашения и, кивнув, бросил их в широкую вазу на столике. Я думаю, эта ваза – накопитель для повторных использований, чтобы владельцам «Галерейки» не тратиться на новые.

Ничего особо интересного мы здесь не увидели. Все, что там висело на стенах и перегородках, принадлежало кисти рисовальщиков нашего микрорайона. Разнообразием они посетителей не баловали, было всего две темы – наш знаменитый овраг с речкой Самородинкой и церковь – небольшая такая и уютная, все время окруженная стаями голубей.

Так бы мы и ушли ни с чем, если бы вдруг не появился один художник. Молодой такой и красивый – у него были длинные волосы, часть их, слева, заплетена в косичку, которая спускалась от уха до плеча. Так и хотелось ее подергать.

– А, вот вы где, любезный Тигран Ваганович, – заглянул художник за одну из перегородок. – Милейший, вы меня, образно говоря, надули!

– Непристойно выражаетесь, юноша.

– А вы поступаете непристойно, достойнейший меценат. Вы заплатили за мой пейзаж «Самородинка под снегом» тысячу рублей, а продали за три тысячи!

– Кто вам сказал? – возмутился старший Чашкин.

– Крышкин, – шепнул мне Алешка, превратившийся в большое ухо.

– Мне никто не говорил, дражайший, я своими глазами увидел в вашем Каталоге.

Чашкин густо и уверенно рассмеялся. Даже снисходительно.

– Объясняю, юноша. Это коммерция. Во-первых, наша фирма имеет юридическое право на комиссионные – ведь нам надо же на что-то существовать. Аренда помещения, оплата персонала, наконец, покупка новых поступлений – все это требует наличных средств. А во-вторых, скажу вам по секрету, цифры в Каталоге – фиктивные, для приманки покупателей. Есть такие любители живописи, которые любят, чтобы произведение стоило дорого. Им тогда кажется, что оно достойно украсить их апартаменты. Это вам ясно? Надеюсь, инцидент исчерпан ко взаимному удовольствию. Что вы сегодня принесли?

– Вот, – потухшим голосом сказал художник, – «Летний дождь на Самородинке». Взгляните.

Сначала молчание, хмыканье, а потом:

– Интересно… Свежо… Цветовая гамма хорошо решена… Тональность передает настроение… Тысяча пятьсот.

– Тигран Ваганович, это смешно. Я на краски больше потратил.

– Ну уж если откровенно – я только за краски и ставлю такую цену.

Вскоре художник прошел мимо нас, опустив голову, и мне уже совсем не хотелось дергать его за косичку.

На выходе он забрал свой этюдник, повесил его на плечо и, вздохнув, вышел на улицу. Наверное, пошел писать новый этюд под названием «Осенний дождь на Самородинке».

Мы тоже чуть задержались на выходе – Алешка незаметно прихватил из вазочки горсточку приглашений – и тоже пошли в сторону оврага.

– Зачем тебе эти билеты? – спросил я Лешку.

– Дим, их там полно. А нам они еще пригодятся. Эта «галера» – подозрительное место.

– Да чего там подозрительного? Мелкие спекулянты. Покупают задешево, продают задорого. Вот и весь бизнес.

Алешка призадумался. Потом даже остановился.

– Дим, что ж получается? Получается, что всякий бизнес такой? Сплошная спекуляция!

– Такого понятия сейчас уже нет. Оно устарело.

– Странно у тебя выходит. Спекуляция есть, а понятия нет.

– Знаешь, спроси у папы. – Алешка, если что-то его заинтересует непонятное, будет зудеть, как голодный комар. Которого так и хочется пришлепнуть.

Мы прошли мимо школы, пересекли весь парк и вышли на край нашего знаменитого оврага, на дне которого поблескивали мутные воды Самородинки. По всему краю оврага выстроились, как солдатики, наши местные художники. Они старались запечатлеть на своих полотнах расстилающийся за оврагом пейзаж: на переднем плане чахли редкие деревца, а подальше, над ними, возвышались частые дома. Художники называли это символическим сочетанием природных джунглей с городскими.

Наш художник на минутку остановился возле девушки, которая старательно махала кистью по бумаге, что-то ей сказал – она покивала – и пошел дальше – занимать свое место в общем строю. А мы тоже подошли к ней.

– Можно посмотреть? – вежливо спросил Алешка. – Это наш любимый вид из окна.

Девушка обернулась, она была довольно романтична, с голубыми глазами. И наш любимый вид из нашего любимого окна в ее исполнении тоже был романтичен. Самородинка была полноводна, худосочные городские деревья превратились под умелой кистью в настоящий густой лес. Бетонный мостик, весь искрошенный и истоптанный, с торчащей ржавой арматурой, исчез – вместо него красовался деревянный мост с фигурными перильцами.

– Здорово, – оценил Алешка. – Прямо реализм. В стиле авантюризма. – Он, наверное, хотел сказать – абстракционизма.

Алешка в глубине души абстракционизму отдавал должное: «Накалякай каракули и назови почуднее – весь мир в восторге».

Девушка оценила его комплимент, но почему-то обратилась ко мне:

– Привет, Димон. Ты меня не узнал?

Узнал – Машка Козлова. Из нашей школы, выпускница года три назад.

– А это твой брат? Похож. Ты таким же был в третьем классе.

– Да, – сказал Алешка, – мы вылитые братья.

Машка засмеялась, а Лешка спросил:

– А вот этого художника, который сейчас к тебе подходил, как зовут?

– Сашка-то? Какой он художник. Он – бездарь, а делает вид, что у него такой стиль, детский. Все кривое, все непропорциональное.

– Надо же! – сказал я, догадавшись, куда клонит разговор Алешка. – А в нашей «Галерейке» его рисунки покупают.

– Это для меня загадка.

Для меня – тоже. Но, похоже, не для Алешки.