приводниться, когда уже на обратном пути мотор просто заглох. Еще двое побили свои машины при посадках. Так что за очередные 8 часов непрерывного ратного труда общие силы двух авиационных отрядов сократились до 35 аэропланов, тринадцать из которых требовалось подлатать из-за полученных теми пулевых пробоин в крыльях и фюзеляжах. При этом двое летчиков и четверо стрелков оказались в корабельном лазарете и вряд ли могли продолжить участие в боевых действиях. Во всяком случае, не в ближайший месяц. А экипаж подбитой машины и вовсе погиб, не дождавшись в холодной воде подхода ближайшего из своих эсминцев. Такова оказалась цена учебы непосредственно в условиях боевой обстановки, ведь прежде ни один из летчиков не имел реального боевого опыта. И все же понесенные потери того стоили. Теперь точно была подтверждена гибель трех субмарин, двух минных транспортов, двух же торпедно-канонерских лодок, одна из которых, правда, числилась у австрийцев крейсером, шести миноносцев и тральщиков, а также двух каботажных пароходов, не говоря уже о полном уничтожении матчасти вражеских «коллег по воздушному ремеслу». Старый же броненосец выдержал испытания налетами и хоть изрядно обгорел, ни взрываться, ни тонуть, явно не собирался. Правда, на него, по большому счету, всем было плевать, поскольку никакой боевой ценности непосредственно в море он уже не представлял.

Добили же остатки вражеского флота в Каттаро на третий день. Опять же путем применения авиации, а не кораблей, как того можно было ожидать. Все же, прежде чем соваться в эти воды, в Морском Генеральном Штабе собрали очень много разведывательной информации, полученной, как от союзных черногорцев, так и от болтливых итальянцев. Слишком уж неуютно чувствовали себя тут австрийцы по причине близости границ Черногории, до которой было всего 10 километров. Плюс, местное население не жаловало пришлых австро-венгров, полагая себя родственным народом черногорцам. Потому, с целью удержания данной территории за Веной, все окружающие залив горы еще к началу XX века оказались застроены фортами с казармами для гарнизонов и бронированными казематными батареями, в том числе гаубичными, которые могли вести огонь не только по сухопутному участку возможного фронта, но также накрывали всю акваторию залива. Так что пытаться прорваться в него даже новейшим линкором, означало подставить ценнейший корабль под губительный обстрел. Про менее защищенные корабли и говорить было нечего. Зато те же самые горы великолепно прикрывали от преждевременного обнаружения производящие налеты аэропланы. Неожиданно выскакивая из-за восточной части гористого полуострова Врмац, русские аэропланы уже спустя десяток другой секунд обрушивались на стоявшие у причалов суда и корабли, после чего мгновенно уходили от зенитного огня, вновь скрываясь за полуостровом, но теперь уже заворачивая за его северо-западную оконечность. Так вернейшая природная защита флота от обстрела со стороны моря превратилась в «повязку на глазах» не позволяющую заранее обнаружить приближение воздушного противника. Адмирала же Романова в данном месте интересовали только миноносные корабли, что могли стать для его эскадры неприятным сюрпризом по возвращении в Ионическое море после теоретически возможного генерального сражения. Иными словами, он зачищал свои тылы, прежде чем продвигаться дальше, что было разумно и логично. Заодно, скрывая свои корабли, он не позволял противнику узнать, какие же именно силы пожаловали в гости на его задний двор. А без обладания точной информацией, тот мог, как переоценить, так и недооценить, приведенный сюда флот. И то, и другое, было на руку великому князю, поскольку, так или иначе, приводило к морскому сражению хотя бы с обязанными быть посланными на разведку австрийскими крейсерами. Стало быть, меньше кораблей впоследствии предстояло бы выкорчевывать из Полы.

Первая же встреча с вражескими разведчиками случилась 4-го марта в районе половины одиннадцатого утра, когда один из четырех аэропланов, ведших поиск субмарин по курсу эскадры, повстречался в небе с летающей лодкой Lohner E, сестрички которой сгорели в своих ангарах при первом налете на Каттаро. Как впоследствии выяснилось, совершенно не пострадавшие тогда пилоты морской авиации Австро-Венгрии в ближайшую же ночь убыли на приписанном к их станции в качестве спасательного судна миноносце № 14 в порт Себенико[8], откуда и принялись выискивать своих обидчиков. Уж они-то прекрасно понимали, что подверглись атаке отнюдь не гидропланов и не каких-то сверхдальних бомбардировщиков. Потому, по прошествии трех дней, когда была получена информация о полной непричастности к произошедшему Италии, кто-то информированный припомнил о постройке русскими огромных авианосцев. Способные стать «домом» для самолетов наземного базирования, они идеально подходили на роль носителей пока еще остающихся неопознанными аэропланов. Вот на их поиск и вылетели три гидроплана имевшиеся в Себенико, находящегося практически на полпути к Поле. Таким образом, одному из них, фрегатен-лейтенанту Магличу, выпала возможность сойтись в воздушном сражении с одним из своих недавних обидчиков.

Не смотря на слабенький двигатель в 85 лошадиных сил, Lohner E отнюдь не являлись исключительно беззубыми морскими разведчиками. Еще до начала войны эти летающие лодки были оборудованы пулеметами Шварцлозе и даже испытывались в качестве легких бомбардировщиков. Естественно, по всем характеристикам они здорово уступали F. E.2b или сходным с ним прочим моделям аэропланов. Но все же! Все же! Потому, заметив приближение биплана с уже знакомыми очертаниями, аналогов которого в армии и флоте Австро-Венгрии было не сыскать, Константин Маглич, не раздумывая, направил свою машину на перехват.

В то же самое время старший лейтенант Утгоф, Виктор Викторович, разглядев идущий в его сторону неизвестный гидроплан, также направился свою птичку навстречу неизвестному. Попав же с дистанции метров в 30 под неожиданный пулеметный обстрел, он едва не погиб — первая же очередь прошла впритирку над его головой, зацепив верхнее крыло и отколов кончик пропеллера. Находившийся вместе с ним в качестве стрелка кондуктор Филимонов едва успел открыть ответный огонь, прежде чем машины проскочили мимо друг друга. А дальше уже сказалось техническое превосходство аэроплана английского производства. Избавившись от подвешенной под центропланом бомбы, старший лейтенант повел свой самолет на разворот и благодаря едва ли не вдвое лучшей маневренности уже спустя минуту не сильно резкого маневрирования надежно сел на хвост австрияку, с борта которого невозможно было вести огонь назад в силу его конструктивных особенностей. После же в дело вступил носовой стрелок. Выдавая из своего Льюиса[9] очереди по 7 — 12 патронов, он смог повредить двигатель вражеской машины, отстреляв всего два диска, и та, начав гореть, тут же потянула вниз, дабы приводниться прежде, чем огонь охватит всю конструкцию. Так фрегатен-лейтенант Маглич и его бортовой стрелок все же выполнили порученное задание — обнаружили главные силы противника. Правда, сделали они это уже в качестве военнопленных, будучи доставленными на борт флагманского корабля адмирала Романова. После успешного приводнения и не менее успешной борьбы с возгоранием, оба были подобраны на борт приведенного Утгофом к месту их дрейфа эсминца «Гаджибей», на чем их боевой путь, собственно,