так ведь одни они там.

— Надо поймать одного и допросить! — сообразил Адриан.

— Допросим. Только не этих.

— А кого?

— Слышишь, топоры стучат? Вот одного из дровосеков и возьмем. Только, думается мне, мало с того толку будет.

Карницкий умел ходить по лесу, не спотыкаясь и не собирая на себя паутину и клещей. Он ловко подныривал под ветки, переступал через гнилые пни и подмечал, как лучше пробраться меж деревьев. Хоть он и барчук, но имение отца располагалось в деревне, и Адриан часто удирал, чтоб побегать по лесу. Там он строил шалаши, разводил костры и жарил грибы, нанизанные на хворостину. А уж когда прикидывался деревенским пареньком, тогда и вовсе возвращался под крышу только поспать.

— Погодите, Аверий, — вдруг остановился Карницкий. — А Подрачка — чья земля?

— Додумался наконец, — одобрительно хмыкнул Марчук. — Ничья она, государю принадлежит. Надзор над ней губернаторский.

— А те парни упомянули «нашего барина».

— Вот-вот, Карницкий.

Оглушительный треск падающего дерева прервал разговор. Едва утих гул потревоженного леса, как застучали топоры, отсекая сучья от ствола. Мелькали потрепанные некрашеные зипуны, слышались окрики лесорубов, где-то в стороне ржали перепуганные лошади. Карницкий глянул на Марчука, но тот не двигался с места. Ждал чего-то. Долго ждал.

Наконец один из дровосеков отошел в сторону, развернул заранее спрятанный узелок, вытащил ломоть хлеба и сел перекусить.

Марчук немного повозился в кустах, привлекая внимание обедающего, потом вышел, кивнул мужичку и присел рядом.

— Можно?

— Да чего ж нет? Садись, земли полно, ага.

Аверий вытащил из мешка соленое сало, отрезал кусок, протянул собеседнику. Тот довольно крякнул, взял и сам отломил немного хлеба для благодетеля.

— Смотрю, всё рубите и рубите. Никак строите чего?

— Ага, строим… Барину хоромы строим, ага. Не, ну а как же без хором-то? Дом, он кажному надобен.

— Откуда ж в Подрачке барин? Прежде-то не было.

— Не было, ага. А вот нашлися. Как с неба свалилися, ага, — дровосек хмыкнул. — Мы ведь попервости с чужаком ихбродь спутали, в жарник хотели погнать, ага.

— А он чего?

— Да ничего. Говорили, барин мы. Ну, тут уж и мы увидели: то ж барин наш, ага!

— Что, один приехал? Без холопов, без приятелей, без семьи?

— Одни, ага. Говорю ж, как с неба свалилися, ага. Босые, одежонка худая, а всё одно сразу видать — барин!

— И что, злой барин-то?

— Ну, как злой… Не злые. Обычные, ага. Ну, кому в рыло дадут, кому плетей прикажут. Только вот стариков наших… — он отвернулся, всхрюкнул носом.

— А на дороге зачем людей поставил?

— Дык… — мужик задумался. — Кто ж знает? Барин же, ага. С чего мне ведать, чего им взбрыкнулося?

— А с людьми пойманными что делает? Убивает?

— Да не. Живут вон, ага. С нами робят. Один тут с нами деревья валит, ага. А, хотя одного-то да! Тыкву ему срубили. На колу вон торчит, зубы скалит, ага.

— Эт за что ж его так?

— Сам не видывал, уж потом мне пересказали.

С поляны послышался голос:

— Бурый!

— Иду! — отозвался дровосек и быстро досказал: — Пулял он в барина нашего, ага. Бах! Барин со скамьи кувырк, разозлились, ага, грят: «Пороть и голову срубить!»

— А барин-то цел?

— Целы. Смазал пуляльщик-то, ага.

Мужик встал, стряхнул крошки с портков, поднял топор и хотел было уйти, но Марчук напоследок спросил:

— Не боишься, что я чужак какой?

— Хе, чужак, ага. Что я, чужака не признаю? Сразу ж видать: здешний.

— А барина сразу не признали, значит?

— Вид у них чудной и говор странный, ненашенский. Но оне ж барин, ага. Оне грамоту ведают и слова всякие умные.

— А не хворал ли кто в деревне? Барин или другой кто?

— Не, не хворали, ага. Федьке токма ногу зашибло. Пойду…

Марчук тоже поднялся, стряхнул прилипший сор и вернулся к Карницкому, который слушал разговор со стороны.

— Так он один всего! — выпалил Адриан. — Может, тогда просто пойти и убить его? Как с тем, что в Верхнем Яре был.

— Думай, Карницкий. Ты сам всё слышал. Что мы знаем теперь о чужаках в Подрачке?

Юноша вспомнил, что именно от Марчука зависит, станет он Стрелой или Молотом. Так что лучше бы поднапрячься и не разочаровать наставника.

— Он один. Возможно, маг, подчиняет людей, не любит стариков, не боится убивать. Зачем-то строит себе дом. Перекрыл дорогу, ловит проезжающих и подчиняет их себе тоже.

— А еще у него есть защита, что не пропускает пули, — добавил Марчук.

— Но мужик же сказал, промахнулся стрелок!

— Мужика того там даже не было. Стрелял либо Хромой, либо его питомец. Думаю, всё ж питомец. И каким бы дурнем он ни был, вряд ли стрелял с полусотни шагов. И, помнишь, барин-то кувыркнулся. Не думаю, что он настолько быстр, чтобы уклониться от пули. Значит, попал питомец, но пуля не пробила защиту.

— Надо было и Хромому выстрелить! Мало какой амулет выдержит два выстрела подряд.

Карницкий вдруг вспомнил, что дровосек сказал про стрелка. Это означало, что Млада Зайца убили? Он всего-то второй или третий раз выехал на вызов. Надо было сразу его в Молоты отправить! Сразу же видно, что не быть Зайцу Стрелой.

— А если там не амулет? Или не один амулет? Маги бывают всякие. Или, может, у барина доспех особый, невидимый? Такое тоже было.

— Что же тогда делать? — растерялся Карницкий.

— Пойду в Подрачку. Если повезет, барин не убьет меня, а подомнет. Световые знаки помнишь? Ночью не спи, следи за деревней, прям с этой стороны. Когда рубщики уйдут, сядь на опушке и глаз не своди с ближайшей улицы.

— Но как же вы? А если он вас заставит всё рассказать? И о Молотах, и об Ордене, и обо мне?

Марчук будто и не слышал вопросов младшего.

— Мешок мой забери. Не хватало еще арбалет иномирцу отдать! И это… у тебя амулет на кровь наведен или на ношение?

— На кровь, — проблеял Карницкий.

— Жаль. Ладно, глядишь, амулет Молчана поможет. И это… если знаков не будет, с утра беги к станции, перескажи Молотам, что узнали. Пусть командор сам решит, как быть.

Держа тяжелый потрепанный мешок, Адриан растерянно смотрел в