Запада усиленно обращаться за помощью к духовенству как для обуздания народных волнений, так и для переговоров с завоевателями. Несмотря на то что последние в своей массе еще оставались язычниками, возникавшая у них правящая верхушка уже была готова использовать в своих интересах христианство и охотно шла на сближение с его духовными руководителями. Не случайно при разгроме Рима в 410 году вестготы, завладев городом, оставили нетронутыми христианские храмы и хранившиеся в них богатства. В 452 году вождь гуннов Аттила принял мирные условия, предложенные ему по поручению императора римским папой Львом I, которого христианские писатели называют великим.

Но еще более поднялся политический авторитет римских пап в VI–VII веках, когда верховная светская власть в Италии оказалась разделенной между византийскими императорами и вождями воинственного племенного союза, организовавшегося под руководством германского племени лангобардов (по имени которых впоследствии стала называться Северная Италия — Ломбардия). Из дошедшей до нас дипломатической переписки папы Григория I (590–604) видно, что папа фактически выступал тогда в качестве признанного главы феодальной аристократии Италии, которая находилась под угрозой как внутренних народных движений, так и захватнических действий внешних врагов. Используя соперничество между Византийской империей и лангобардами, папа Григорий сумел занять независимое положение по отношению к обеим сторонам. «Благочестивые императоры не вмешиваются в церковные дела», — писал он в Константинополь. Через своих миссионеров Григорий убедил принять христианство лангобардскую королеву Теоделинду и установил с ней регулярную письменную связь. Как равный с равными, Григорий переписывался также с племенными вождями (королями) вестготов, франков и англо-саксов… Именно во время пребывания Григория на посту римского папы широко распространилась во всем христианском мире сказка о том, что первым, кто занимал этот пост, был мифический святой Петр, считавшийся главным апостолом Иисуса Христа. И Григорий решительно требовал к себе уважения, подобающего преемникам апостола Петра и даже наместникам самого бога на земле. «Я скорее готов умереть, — заявлял он, — чем допустить унижение церкви святого Петра». Григорий претендовал на безусловное первенство среди духовенства. Епископ города Салоны в Далмации, осмелившийся не исполнить его повеления, был вынужден три часа пролежать у его ног, повторяя с раскаянием: «Я согрешил против бога и блаженнейшего папы Григория».

Поскольку и в других западных странах, как и в Италии, не было в то время единой сильной светской власти, постольку господствовавший там класс феодалов повсюду нуждался в авторитетном, организованном и дисциплинированном духовенстве. Поэтому уже тогда западноевропейские церковники независимо от своей территориальной и этнической принадлежности стали постепенно объединяться в единое духовное сословие, низшие члены которого находились в подчинении у высших, а все они возглавлялись самым богатым и влиятельным из них — римским папой. Так было положено начало, говоря словами Ф. Энгельса, крупному интернациональному центру феодальной системы, каким явилась римско-католическая церковь. «Несмотря на все внутренние войны, — замечает Энгельс, — она объединяла всю феодальную Западную Европу в одно большое политическое целое… Она окружила феодальный строй ореолом божественной благодати. Свою собственную иерархию она установила по феодальному образцу, и, наконец, она была самым крупным феодальным владетелем…»[25]

Совершенно иным было положение духовенства в Византийской империи. Там оно по необходимости продолжало оставаться в тесной зависимости от еще достаточно могущественной светской, императорской власти. Попытки александрийских патриархов Кирилла (422–444) и Диоскора (444–451) добиться политической самостоятельности кончились полным поражением. Первенствующее положение в восточнохристианской церкви занял патриарх столичного города Константинополя, но и он должен был во всем подчиняться императору. В неоднократных столкновениях, происходивших между римскими папами и константинопольскими патриархами, последние, по существу, выступали лишь в качестве послушных исполнителей воли своих государей. Византийские императоры созывали соборы подвластного им духовенства, которые до VIII века иногда еще именовались по традиции «вселенскими», но фактически являлись представительством одного лишь христианского Востока. Даже канонизация «святых» происходила там по специальным императорским указам.

Напротив, на Западе духовенство с такой настойчивостью стремилось отстоять свою независимость от притязаний светской власти, что не остановилось даже перед фабрикацией заведомых фальшивок. В. VIII–IX веках были сочинены два знаменитых в истории западного христианства документа. Первый из них — так называемый «Дар Константина» — представлял собой подложную грамоту, в которой император Константин I, возведенный в звание «святого», объявлял о передаче им бывшему тогда папой Сильвестру I (314–335) верховной государственной власти над всей западной половиной Римской империи. Эта фальсификация была разоблачена лишь в XV веке, когда выдающийся итальянский ученый-филолог Лоренцо Валла (1407–1457) доказал, что латинский язык, на котором составлялась мнимая дарственная запись Константина, существенно отличается от других письменных актов, современных названному императору, и относится к значительно более поздней эпохе. Другой документ — точнее, целый сборник документов — известен под достаточно выразительным именем «Лжеисидоровых декреталий» (постановлений). В этом сборнике, составление которого приписывается некоему Исидору Меркатору, но создававшемся по указаниям некоторых видных руководителей западного духовенства середины IX века, содержались, наряду с подлинными старинными каноническими актами, различные позднейшие подделки, запрещавшие светским властям вмешиваться в дела церкви и ставившие всех епископов в непосредственное подчинение папе.

Папы постепенно начали присваивать себе право санкционирования и даже провозглашения новых религиозных догматов. Уже в проповедях Григория I была высказана мысль о том, что душа человека может попасть после смерти не только в рай, где ее ожидает вечное блаженство, или в ад — область вечных мучений, но и в некое промежуточное место — чистилище, где муки носят временный характер и должны закончиться очищением души и переходом ее в рай.

..И я второе царство воспою,

Где души обретают очищенье

И к вечному восходят бытию,[26] —

писал впоследствии великий итальянский поэт Данте.

Учение о чистилище, совершенно незнакомое христианству эпохи составления книг Нового завета, возникло в прямых интересах духовенства, которое благодаря этому учению могло заявить, что оно в состоянии «спасать» души людей не только при их жизни, но и «на том свете», сокращая своими молитвами и обрядами сроки их посмертного пребывания в чистилище. Позднее на Западе с целью еще более увеличить авторитет и доходы церкви было введено другое столь же смелое религиозное новшество: духовенство объявило себя распорядителем мистической «сокровищницы божественной благодати». По разъяснению западных богословов, папа в качестве наместника бога обладает властью наделять его благодатью даже самых безнадежных грешников за счет избытка этой благодати, имеющегося у наиболее совершенных праведников. Отсюда началась церковная торговля специальными свидетельствами об отпущении грехов — так называемыми «индульгенциями» (от латинского глагола индульгео — снисходить, быть милостивым). Впервые массовое отпущение грехов состоялось в 1096 году, когда оно