Там где-то травы тщетно просят влаги,

а здесь фонтаны рушатся в бетон

и разбивают грудь свою на брызги,

томясь все время жаждою свободы.

Они шуршат, они печально стонут,

и радуга в их струях преломилась,

подобная изогнутому луку.

Фонтаны — это пленные ручьи,

они тоскуют по росистым веткам,

по небу в грозовых летящих тучах,

по зорям, отраженным в их воде,

и по оленю на скалистых кручах.

Они поили и кусты, и травы,

и путников, жарою истомленных,

они в своем потоке увлекали

осеннюю листву и отводили

от леса руку ночи ледяной.

Теперь, стесненные трубою ржавой,

они рокочут гневно в пыльных скверах

и горестно дробят себя в неволе

на брызги безысходной горькой доли.

И города усталые глаза,

его вспотевшее в жару лицо

кропят прохладной пылью на мгновенье,

ломаясь о бетонную ограду.

Они всегда в плену, и только ночью,

когда их закрывают на покой

садовники иль сторожа бассейнов,

им слышно, как поют в горах их братья.

Но в час дневной, любимцы щелей горных,

они сквозь горло и сквозь зубы труб

со свистом прорываются и рушат

свой тяжкий столб о грани стертых плит.

Кто видел за решеткой зоосада

тоску тигриных глаз, в тревоге

                                               неустанной,

тот знает неизбывную печаль

и этих пленных городских фонтанов.

На раскаленный падая асфальт,

они, ветвясь, прохладу распыляют,

и брызги их подобны тем слезам,

что горе всем несчастным посылает.

Асфальт молчит, он мертв, он безответен.

Но кто не понял бы оцепененья

воды остановившейся, плененной

и запертой в своей бетонной чаше?

Так замерзает молодость воды,

затиснутая в узость ржавых труб.

Фонтан тоскует о полете в небо,

но к высоте протянутую руку

всегда ломает кто-то, и она

бессильно падает, дробясь о камень.

Он помнит горы — все в изломах

                                                 молний, —

а здесь, над городом, заря томится

и жаждет влаги, а сухие травы

о свежести тоскуют дождевой.

Струя уже разломана, когда

со свистом прорывается сквозь зубы

и пасть окаменевшей львиной маски.

Фонтаны жаждут вольного паденья

с отвесных скал, у своего истока.

Перевел с сербохорватского Вс. Рождественский

ВСЕВОЛОД РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

* * *

Раздольный словно песня, дух народа

Лепил его скуластые черты;

В его лице вся русская природа

Отражена в величье простоты.

Могучей Волги плавные просторы,

Не знающая края ширь степей,

Леса, поля, долины, реки, горы —

Весь светлый облик Родины моей.

В слегка раскосом глаз его прищуре,

В крутом надлобье, в крепкой лепке лба,

Во всей его стремительной фигуре

Отражена народная судьба.

Он — и порыв, и грозный пламень воли,

И зоркий ум, пронзающий века.

За все, что он принес народной доле,

Земной поклон, великая река!

* * *

Не тяжкий труд, а вольная игра!

Здесь рубят избу. Бережно и ровно

Под мерный звон и грохот топора

Ложатся «в лапу» тесаные бревна.

Не зря врубался плотничий топор,

Не зря пила, вгрызаясь, хрипло пела,

Рубанок шаркал, сучьям вперекор,

И в кудри стружки завивал умело.

Вошли в пазы надежные углы,

Уже венец подводится под крышу,

И свежее дыхание смолы

Еще с крыльца я в этих стенах слышу.

Вбит частокол — и еж бы не пролез,

Набит тюфяк волною мягких стружек,

По русскому обычаю, навес

Останется для ласточек-подружек.

И входит мир под кровлю лесника.

Пусть греет печь, пусть подрастают дети,

А дни уносит тихая река,

Как повелось спокон веков на свете.

И лес шумит, встречая новый дом,

Пришедший на заветную полянку,

И птичьим щебетаньем над окном

Хозяина он будит спозаранку.

СЕРГЕЙ МАКАРОВ

ТЫ ВОСПЕТА В БЫЛИНАХ

Ты воспета в былинах,

Богатырская Русь,

От лесов до былинок

Я тобою горжусь.

От невзгод не робея,

Гордость эту сберег.

Где бы ни был, к тебе я

Отыщу сто дорог:

Возле зарослей бурых,

Легкокрылых стрекоз,

Облаков белокурых,

Белокорых берез —

Я войду в густотравье

У дубков-крепышей,

Там, где речка в оправе

Молодых камышей,

Где, тучнея от сока,

Над рекой, в тальниках,

Держит вечер осока

На зеленых штыках,

И костер жаркоперый

Разложил из коряг

Матерщинник матерый —

Бородатый рыбак.

За своим двухнедельным

Небольшим шалашом

На весле самодельном

Чистит рыбу ножом.

Верный птицам-соседкам,

Песнелюб, говорун,

Мне он кажется предком,

Стерегущим табун.

Здесь печеный картофель,

Узкогорлый ручей,

Здесь насмотришься в профиль

На коней-гривачей...

И студеность росы я

Пью над вязкой травой,

Твой потомок, Россия,

Верноподданный твой.

В ЛЕСУ

Ветер тучи тянет волоком

Над медвежьими закутами.

Плотным снегом, словно войлоком,

Горловины пней закутаны.

Ветер, тишь из леса вытесни

И пройдись веселым странником,

Чтобы гордые, как витязи,