их боль на военных дорогах —

уходят

         с ними

                   от нас...

Прощайте, отцы и братья!

Незримое ваше пожатье

священно в последний час...

Все далее мы от пожара,

все далее мы от разрухи.

Девчонок — красивых, поджарых,

и в жены и просто в подруги

желанных —

                 все больше вокруг.

Лишь в мирное время такое

бывает,

            а время иное

плодит скороспелых старух.

Всё далее мы от порубки,

всё далее мы от разора.

Зеленые — тянутся руки,

и вырубок прошлого

                              скоро

старейший лесник не найдет.

Красивы, плечисты ребята,

и круглая стрижка солдата

все меньше их лицам идет.

Девчонок, притиснутых к маю, —

не вашими ли руками

зазорно они обнимают?

Не вашими ли ногами

по вашим ходят костям —

не собранным воедино,

растерянным до Берлина

по рекам, полям и лесам?!

Прощайте... Бессмертие вам!

На свете все меньше безруких.

Все меньше на свете безногих.

Разлуки, разлуки, разлуки.

Дороги, дороги, дороги...

ОЛОВЯННЫЕ СОЛДАТИКИ

Сержант —

                по службе —

                                   впереди,

а рядовые — позади:

звенят сапог подковки,

качаются винтовки.

Размерен шаг,

                    уверен взгляд,

парадно пуговки горят.

...Пехоту валит пулемет,

зло

     лают минометы,

и стонет раненный в живот

солдат четвертой роты.

Ползет на помощь медсестра

с йодом и бинтами,

а к медсестре из-за бугра —

тяжелый танк с крестами.

Свинцовый частый дождик льют,

снижаясь,

              самолеты,

и, словно воду,

                      травы пьют

кровь четвертой роты...

Как хорошо, что все — игра!

Стемнело.

               Детям спать пора.

Пора, давно пора...

Спокойно на руках ребят

уснул сержант,

                     солдаты спят...

* * *

Посиди со мною, ведьмочка,

не спеши в свою трубу...

Вот угаснет в банке веточка —

тьма окутает избу.

Звезды на небе не вызрели,

не пьяна еще луна,

черти на небо не вылезли —

одурели ото сна.

...У друзей не жены — ангелы,

божьи птахи у друзей:

добродетельней, чем в Англии,

чем в Испании — верней.

Ну а мне ссудили ведьмочку,

в долгий выдали кредит...

Не дыша гляжу на веточку —

все осеннее горит...

На диване на продавленном

уж тебе ли не тепло?

Ты зачем в свое приданое

притащила помело?

Брови углем подведенные,

кудри — пепельней золы,

а глаза — как ночь — бездонные

и уже немного злы...

Говорю:

           — Ну ладно, ведьмочка,

улетай на свой шабаш...

Ты вернешься ли — не ведаю,

ты предашь ли, не предашь?

...Вьюшка хлопнула отчаянно —

и черна и горяча.

Ах, отчалила, отчалила

моя милая... Прощай!

Лишь качается качалочка,

остывает в чашке чай...

* * *

Такое время: женщины не снятся,

привычные — приходят наяву...

Во сны ко мне

                    философы стучатся,

раскраивают неба синеву

орбитами неведомых полетов,

скрещеньями сгорающих комет.

Все чаянья,

                 все бедствия народов —

абстрактный для философа предмет.

Движенье жизни — формулы сухие,

людские страсти — индексов набор...

И даже о России,

                          о России...

Спокоен бесконечный разговор.

Где розы с соловьями? Где березы?

Сирени крик? Томление груди?

Любимою не сдержанные слезы?

Дожди кругом, осенние дожди...

Стучатся в занавешенные окна,

играют монотонно на трубе...

У входа в сон философы промокли —

всё прадеды,

                   всё прадеды тебе...

Дожди редеют.

                       Улицы лоснятся.

Светлеют, выпрямляясь, фонари...

Такое время: женщины не снятся,

усталые — уходят до зари...

* * *

Где дальние кричали журавли,

где пахло черным хлебом от земли,

где тракторы до ночи токовали

и влажные поля атаковали...

Где заяц, начинающий белеть,

и коршун,

              начинающий стареть,

и крот,

          уставший рыть свое метро...

Где осыпи ощерились мертво

расколотыми глыбами гранита —

все призрачно осталось и сокрыто.

И ничего там

                   не произошло:

задумчивое солнышко взошло

и нас,

        его встречавших,

                                 осветило...

Но это так

               неповторимо

                                  было!

ЕЛИЗАВЕТА ПОЛОНСКАЯ

КАРЕЛЬСКИЙ ПЕЙЗАЖ

Так хорош этот бледный карельский пейзаж,

Нашей жизни обыденный круг,

Что его никогда, никогда не отдашь

За приветливо-приторный юг.

Только сосны да ели, леса да леса,

И тропинка, бегущая вниз.

А на небе лазоревый свет разлился,

Там, где море с землею слились.

На холодном пожаре вечерней зари

Встали черные сосен стволы.

За горою как будто зажгли фонари.

Но леса нерушимо белы.

Все померкло. И ночь раскрывает одна

Оловянную сень над землей.

Пробивая туман, молодая луна

В небо бросила серп золотой.

И уже розовеет восток на глазах.

Озаряется сумрачный лес...

Бледный месяц растаял в небесных