– Правда? А если вы не разберетесь, с какой стороныбутерброд намазан маслом, я, не исключено, найду еще кого-то, кто с готовностьюмне заплатит. Например, кое-какие благотворительные учреждения.

– В самом деле? Я что-то вас не понимаю. Не могли бы выпоточнее объяснить, к чему вы клоните? – попросил Мейсон.

– Я слишком сложна для вас, господин адвокат. Занимайтесьсвоим собственным расследованием. Не думайте, что имеете дело с глупойженщиной. Очень плохо, если вы меня недооцените. Поговорите с Фрэн Челейн, апотом можете вернуться к разговору со мной.

– Я уже говорил с мисс Челейн, – ответил Мейсон.

Смех, прозвучавший в ответ, был неприятным и язвительным.

– Нет, вы не говорили с ней, вы слушали ее. Фрэнсис Челейн –самая искусная маленькая лгунья в мире. Не слушайте ее. Говорите с ней.Выведите ее из себя, и тогда вы, несомненно, узнаете массу интересного.

Женщина повернулась и вышла из оранжереи быстрыми, резкимишагами, энергия в ней била через край.

Мейсон следил за широкой спиной все замечающими глазами,подернутыми пеленой задумчивости, пока она не скрылась из его поля зрения.

Адвокат продолжал стоять на том же месте, когда в оранжереюзашел мужчина с копной седых волос и проницательными серыми глазами. У него былсерьезный, достойный вид, неторопливая походка и спокойное лицо.

Мейсон сделал в его сторону легкий поклон.

– Господин судья, мне приходилось выступать перед вами, – вкачестве приветствия сказал адвокат.

– Перри Мейсон, насколько я понимаю. Добрый вечер, мистерМейсон, – поздоровался судья Пурлей.

– Я думаю, уже следует говорить «доброе утро», – заметиладвокат. – Скоро начнет светать.

Судья Пурлей нахмурился.

– А я торопился домой. Очень устал, – признался он.

– Полиция уже закончила? – поинтересовался Мейсон.

– По-моему, да. Они поймали того, кто это сделал.

– Того парня, Девоэ?

– Да, его. Он все здорово смазал, если хотите знать моемнение.

– Я еще не слышал всех подробностей, – постарался пригласитьсудью рассказать его версию событий Мейсон.

Судья Пурлей выбрал одно из кресел, сел, вытянул ноги,устало вздохнул и достал сигару из кармана жилетки.

Он осторожно откусил кончик, понюхал и пробормотал:

– Простите, мистер Мейсон, но это моя последняя, и я простоне могу себе в ней отказать.

– Не беспокойтесь. Я курю только сигареты, – ответил Мейсон.

– Убийцу, конечно, смутило то, что мы повернули и сразу жепоехали обратно в дом, – ровным голосом рассудительно начал судья. – Онрассчитывал, что у него будет где-то полчаса, чтобы замаскировать преступление.Услышав, что мы возвращаемся, он понял, что ему остается единственный пландействий: забраться в кровать и притвориться в стельку пьяным. От него,конечно, здорово разило виски, и он очень правдоподобно имитировал состояниеопьянения. Фактически, возможно, он на самом деле залпом выпил сколько-товиски, чтобы опьянеть. За короткое время, в общем-то, можно выпить немало этогонапитка.

– Да, если есть что пить, – улыбнулся Мейсон.

Судья не увидел в замечании ничего смешного. Он оценивающепосмотрел на Мейсона.

– У него было что пить, и в достатке.

– Если не ошибаюсь, он работает здесь шофером? – спросиладвокат.

– Да.

– А он разве никуда не собирался? Нортон же велел емузавести одну из машин и отправиться по поручению?

– Если я все правильно понял, – сказал судья, – то произошлоследующее: Нортон хотел, чтобы его секретарь забрал в доме мистера Кринстонакакие-то бумаги, а шоферу требовалось потом заехать за секретарем.

Мейсон внимательно посмотрел на судью:

– Давайте попробуем разобраться, как все произошло. Нортонпопросил у вас разрешения отправить Грейвса в вашей машине, не так ли?

– Да. Нортон обратился не ко мне, а к мистеру Кринстону. Я,конечно, слышал его просьбу, сидя в машине. Он крикнул из окна.

– Давайте воспроизведем ход событий начиная с того момента,– предложил Мейсон. – Грейвс спустился вниз, чтобы присоединиться к вам двоим.Разумно предположить, что затем Нортон позвал шофера. Возможно, он просто велелему подняться в кабинет. На это ушла бы минута-две.

– Правильно, – устало согласился судья. – Но, простите,господин адвокат, я не думаю, что мы что-нибудь выясним, воспроизводя такимобразом ход событий.

– Я просто пытаюсь уточнить, сколько у них было времени,чтобы поссориться.

– Что вы имеете в виду? – внезапно заинтересовался судьяПурлей.

– Если преступление было совершено к тому моменту, когда выоказались на возвышенности, и если за это время Нортон вызвал шофера ипроизошла ссора, то она в таком случае была не мгновенной, а давнишней, –высказал свое мнение Мейсон.

– Совсем необязательно. Ссора могла начаться прямо вкабинете. Фактически, разумно ли предполагать, что Нортон оставил бы Девоэ усебя, если бы у них были какие-нибудь нелады?

У Мейсона заблестели глаза.

– В таком случае вы должны согласиться, что возможности надолгое обдумывание не было.

Судья Пурлей в удивлении посмотрел на адвоката:

– К чему вы клоните?

– Ни к чему, – ничего не выражающим тоном ответил Мейсон.

– С точки зрения закона, – сообщил судья Пурлей таким тоном,словно выносил приговор, – для предумышления не требуется никакого отрезкавремени. Мгновенное предумышление – это все, что нужно для того, чтобы считатьпреступление убийством первой степени.

– А теперь давайте посмотрим на дело под другим углом.Насколько я понимаю, одно из окон было открыто, и под ним обнаружили следы, нетак ли? – продолжал Мейсон. – Это означает, что в дом проник вор-взломщик.

– Все это было подстроено, – сообщил судья Пурлей. – Полицияуже разобралась с этим вопросом.

– Вот именно. Но ведь для того, чтобы подготовить улики,требовалось время. Я хочу сказать, что нет доказательств, указывающих, когдаследы появились под окном – до совершения убийства или после. Полициясклоняется к теории, что после. Но ведь нельзя исключать возможность, что ониоказались там до убийства.

Судья Пурлей наблюдал за адвокатом сквозь голубой сигарныйдым. Он в задумчивости нахмурил лоб.