Августовской нежаркой ночью мальчик лежал без сна на топчане и, сердясь на свое бессилие, все время мысленно возвращался к рекламному щиту, выставленному у ворот Железного рынка: с плаката смотрел молодой рабочий в синей спецовке с огромной заплатой на штанах, он делал шаг к двухэтажной вилле, перед которой стояла автомашина, а поодаль прогуливалась девица в новомодном наряде, в туфлях на высоких каблуках и толстой подошве, волосы у нее были заколоты сзади шпилькой. Под картинкой красовалась надпись: «Шаг к богатству и знатности», реклама призывала покупать билеты «французско-азиатской» лотереи. Отец Чатя никогда не покупал лотерейных билетов и никогда не играл на деньги. А Чать часто подумывал об этом. Эх, если бы раздобыть где-нибудь только один донг! Однажды дядя Кому-лапши-из-рисовой-муки выиграл солидный куш в лотерею и первым делом сварил чашку вкусной-превкусной лапши, съел ее сам, а потом поднялся, пинком отбросил свои корзины и залил водой очаг, так что повалил густой дым… Только зря он это сделал. Ему не нужно — отдал бы другим… Вокруг ведь полным-полно бедняков. Пройди-ка от моста Карона до Цементного моста, сколько на улицах безработных в грубых сандалиях на деревянной подошве, одетых в латаные синие рубашки и такие же штаны. «Если бы я выиграл в лотерею, — думал Чать, — я бы помог беднякам. Вот у маленькой Ла кофта совсем порвалась, я сшил бы ей новую кофту, а потом выкупил бы мешок Гао и кошелек Титя. А сколько еще хорошего можно бы сделать, были бы только деньги! Конечно, можно открыть харчевню, пусть в ней работали бы эти ребята, а бедняков, у которых нет денег, там кормили бы в долг и за ночлег денег не брали бы вовсе…»

* * *

О жизни задумался:

     да, опостылела жизнь.

Кто даровит, к тому ревностью дышат

     земля и высокое небо, —

прочел вдруг нараспев дядя Золотая рыбка стихи Нгуен Зу[9], следом за ним стихи подхватила тетя Ношу-уголь-на-голове. Кончил свою песню дядя Лакированная кисть — настала очередь петь тете Делаю-прическу. Когда же запели Дат и Гао вместе, все сразу примолкли, а дядюшка Клетки-для-птиц взялся за свою двухструнную лютню. А потом вступили и Тить с маленькой Ла. Когда они кончили, дядюшка Клетки-для-птиц шутя протянул жалобным тоном:

— О господа, за песни наши от щедрот ваших пожалуйте денежку бродячим актерам!

Но хотя никто денежку не пожаловал, Гао запела опять:

Тихо и ясно, тихо и ясно

     луна в полнолунье сияет.

От ночи к утру молчаливый месяц

     угрюмо бамбук освещает…

Песня была задушевная, ласковая, а голос певицы, нежный и теплый, будто уносил слушателей в какой-то далекий, призрачный мир. Наверняка эти ребята ходили когда-то по деревням с какой-нибудь труппой тео, иначе они не смогли бы спеть так слаженно…

Как только Гао замолчала, тетя Делаю-прическу первая взяла мешок — «слоновую кишку», которую она накануне купила у девочки, положила в него монетку и протянула ребятам:

— Жалую вам денежку и мешок!

— Ну-ка, пропустите меня, — послышался голос. Это дядя Кому-паром-на-Уонгби, ковыляя на своей деревяшке, подошел и бросил маленьким актерам су. И зазвенели монеты.

— Держите мой нон и собирайте монеты в него, — тетя Ношу-уголь-на-голове протянула свою шляпу, бросив туда немного мелочи. Тотчас же со всех сторон в шляпу полетели мелкие монетки и даже хао. Ребятам тут же возвратили купленные у них накануне теплую рубашку и кошелек.

Радуясь за них, Чать забыл о своей мечте — купить лотерейный билет. В эту ночь он спал сладко-сладко.

* * *

С некоторых пор жители Хайфона стали встречать на улицах бродячую труппу маленьких актеров, которые давали представления прямо на тротуаре. Поскольку их выслеживала полиция, ребята высылали какого-нибудь мальчишку, чтобы он зорко следил за улицей и в случае опасности подал условный знак. На представления собирались кули, рабочие и другая публика, вроде той, что обитала в доме трактирщика Нёна. Бродячую труппу возглавлял Тить. Ему отлично удавались роли стариков, и его, несмотря на юный возраст, стали величать почтенным Титем. Каждый вечер артисты возвращались на ночлег в тот же самый дом Нёна без электричества. Теперь они сшили себе обновы, хотя и простые, темного цвета. И только маленькая Ла получила красивое яркое платье.

Безработных в городе становилось все больше, почти в каждой семье кто-то оставался без работы. Торговля шла вяло, разносчики, сидевшие на улицах со своими корзинками, едва сводили концы с концами. Плохо пошли дела и у маленьких актеров. Они обшаривали весь город, но их представления не давали сборов.

Сегодня вечером они превратили в подмостки тротуар, освещенный электрическим фонарем, под листвою раскидистого дерева, что росло прямо напротив дома почтенного Нёна. Опять раздалось мелодичное пение юной Гао, опять засмеялись зрители, как только перед ними появился Тить. А партия барабана, которую исполнял Дат, звучала не хуже, чем в прославленных театрах. Сосед по ночлежке подарил ему превосходные барабанные палочки.

Гао, исполнявшая роль послушницы Кинь[10], пела грустную арию, а глаза ее неотрывно следили за маленькой Ла, которая обходила зрителей со шляпой в руке. «Кто мы, актеры или нищие, — не поймешь», — мелькнуло у нее в голове. И от этой горькой мысли девочке захотелось плакать. И слезы полились у нее из глаз. Зрители замерли, слышен был лишь шорох колес пробегавшего мимо рикши. Хотя пьеса и захватила зрителей, но в шляпе из пальмовых листьев позвякивало всего каких-нибудь пятнадцать монет. Ребятам было совсем не весело. Но сколь ни малы сборы, а пьесу надо играть до конца.

Когда дошли до прощального номера «для увеселения публики», Дат поднялся, а проворная Ла села за барабан. Тить и Дат исполняли шуточную сценку. Дат загадал загадку:

— Точка, запятая! Уфф-уфф! Зернышки риса, где вы, где вы?

Приставив палец ко лбу, Тить изобразил глубокую задумчивость.

— А-а, это крестьянин! — протянул он. — Работает в поле, отдыха не знает, иначе — беда! А соберет урожай, налог заплатит, и опять у него в закромах ни зерна. Словом, загадка эта про тех, кто трудится.

Потом Дат решил посмеяться над тэями[11] и загадал еще одну загадку:

— Бах-шарах! Турум-бам-бам! Пиф-паф! Ух-ах!

— А-а, — обрадованно закричал Тить, — это тоже про тех, кто трудится!

— Ха-ха! Попал, да не туда! — отвечал Дат и с таинственным видом повторил: «Бах-шарах…» Публика весело захлопала. Все поняли, что речь идет о тэях.

Среди зрителей оказался дядя Тяни-тележку. Когда представление кончилось, он вслед за маленькими актерами вошел в дом