Олег

Нам осталось доснять эпизод в квартире Лизы-разлучницы.

В это время Никита Михалков закончил снимать «Пять вечеров». Для его картины в павильоне «Мосфильма» была выстроена декорация квартиры. Чтобы не мучиться с новой декорацией и сэкономить деньги, мы решили влезть в «квартиру» Никиты. Переклеили обои и завезли свою мебель. Начали снимать. Вдруг выяснилось: Никита в этой декорации должен что-то доснять-переснять.

К нам пришел Олег Александрович Агафонов, один из мосфильмовских начальников. (Не вызвал меня, а пришел сам!) Агафонов попросил меня (не приказал!):

— Пожалуйста, поскорее!

— Не могу, Олег Александрович! Первая картина!

— Хорошо. Беру ответственность на себя.

По плану картина сдавалась в первом квартале 1979 года. Студии нужна была «единица» предыдущего года. Олег Александрович — снова ко мне:

— Сдайте картину раньше.

— Не могу.

— Пообещайте… Обманите меня.

— Как?

— У вас в производстве будет «зеленая улица». Потом скажете, что не успели, не вышло. Обманите меня.

— Вас я обманывать не могу. И не буду.

Олег Александрович. Высокий. Умный. Талантливый. Обаятельный. Профессионал.

Я его очень любила. Его очень любили все.

Каждый человек, который когда-либо сталкивался с Олегом, был уверен: так хорошо Агафонов относится только к нему. Даже те, к кому на самом деле он относился скептически.

Умер он неожиданно и нелепо. Перенес успешно тяжелейшую операцию. Поехал на дачу — не умел сидеть без дела — и стал что-то строгать. Оторвался тромб — и все.

Плакала вся студия. Ему было сорок четыре года.

Похоронили его на далеком Лианозовском кладбище. Рядом с женой, которая тоже совсем молодой умерла от рака, оставив Олегу двоих сыновей. Никита Михалков на могиле Олега поклялся помогать им.

С тех пор прошло вот уже почти двадцать лет… Наверно, все так и случилось…

Сизов, дама, «валет»

Однажды, когда я уже закончила картину, успешно сдала ее во всех инстанциях и шла по родной студии, «помахивая крыльями», увидела в курилке монтажного цеха своего учителя — Георгия Николаевича Данелия. Он сидел сжавшись, нервный и измученный… Спрашиваю: «Неужели вы, сняв уже столько картин, не уверены в успехе и нервничаете?» Он отвечает: «Как в первый раз». Георгий Николаевич заканчивал гениальную картину «Осенний марафон»!..

Итак, наступило время сдачи «Суеты». А я была дебютантом. По такому случаю вообще собиралась толпа народа. Брагинский очень волновался. Предупредил меня:

— С Сизовым не спорить. Все, что он скажет, надо выслушать и записать. А потом мы с вами спокойно обсудим.

— Хорошо, Эмик, не буду спорить. Буду конспектировать.

Началось обсуждение. Все выступают, высказываются. Говорят хорошие слова. Наконец встает Сизов. Сначала одобрил в целом. Потом пошли замечания. Штук пятнадцать.

Особенно почему-то придирался к тому эпизоду, где Польских и Мкртчян укладываются спать «валетом».

— Насмотрелись западных фильмов — понятно каких! «Валетом», понимаешь!

(Я к тому времени ни одного специально «такого» фильма вообще не видела. А вот начальство-то наше как раз насмотрелось, понимаешь…)

Потом Сизов совершенно неожиданно дал слово мне. Я смотрю на Эмиля. Он — сама непроницаемость. Тогда я набираю побольше воздуха — и вперед:

— Эмиль Вениаминович запретил мне как режиссеру фильма спорить с вами. Я не могу его ослушаться — он мой Первоисточник. Но я все равно буду спорить с вами… как женщина… Почему вы считаете… — и дальше пошла (от зажима) в наступление…

Как ни странно, многое удалось отстоять. Но от пяти-шести своих замечаний Сизов не отступал ни на пядь.

Поправки я сделала. Картину успешно сдала в Госкино. Но меня эти поправки изъели-источили. Решила еще побороться.

Я знала, что Николай Трофимович приходит в свой мосфильмовский кабинет по субботам. Чтобы спокойно поработать в тишине.

Прихожу в субботу. Топчусь в его приемной. Выходит Сизов:

— Чего надо?

— Вот сдала картину в Госкино.

— Поздравляю! — и поворачивается, чтобы уйти.

— Николай Трофимович! Давайте вернем вырезанные эпизоды! Лучше было!

— Да ты что? Уже в Госкино приняли. Нельзя!

— Они не заметят, честное слово. Я тихо верну. По-пластунски.

Сизов рассмеялся такой моей наглости.

— Ну давай, ладно…

За «Суету сует» я получила много красивой «посуды». Два огромных бокала красного хрусталя — приз за режиссуру на фестивале «Молодость “Мосфильма”». И еще высокий металлический кубок без специального назначения — приз от прокатчиков (фильм шел очень успешно).

Кстати, успех фильма очень воодушевил Брагинского. Для Эмиля Вениаминовича было очень важно, что он сделал хорошую картину с начинающим режиссером.

Немножко отдохнем

Застойные времена. Застольные времена.

Были дни «Мосфильма» в Ереване. Мы полетели по личному приглашению Демирчяна, первого секретаря ЦК Армении. Во главе нашей делегации — лично Николай Трофимович Сизов.

В холодильнике моего ереванского номера — вино и фрукты. В ванной можно танцевать вальс.

Возят нас на «Чайке». На переднем сиденье — Сизов. А сзади Жанна Прохоренко, Жанна Болотова и я. Иногда к нам присоединялся режиссер М.

Водитель «Чайки» так гордился своей машиной и своими пассажирами, что ездил вопреки всяким правилам. Если же гаишник пытался его урезонить, наш «рулевой» делал такое нецензурное лицо и показывал такой выразительный жест, что «наглец» краснел и терялся.

Николай Трофимович Сизов когда-то был крупным милицейским чином. Одним из тех, кто подписывал протокол о расстреле Берии. Сизов был свидетелем его казни. Рассказывал, как Берия плакал, как наделал от страха в штаны, как не хотел расставаться с жизнью — он, человек, для которого чужая жизнь никогда не представляла никакой ценности… Николай Трофимович знал также много интересных милицейских историй. И иногда делился с нами… Рассказчик он был своеобразный: ни лишних слов, ни лишних эмоций. Но от этого все его истории выглядели абсолютно достоверными, настоящими, правдивыми. Думаю, так оно и было.