— Ну, мне пора. Если объявится Ярышев, немедленно дай знать.А в остальном… — Он помедлил пару секунд и решился:

— А в остальном — объявляю режим боевой тревоги. Лучшепересолить, чем недосолить, все равно никто не узнает, и в случае чего смеятьсянад нами будем лишь мы сами… И, бога ради, осторожнее, Лемке. Извини, но я ужна правах старого другана… Что-то ты оживлен самую чуточку больше, чем следует,что-то ты при звуке боевой трубы стал излишне бойко прядать ушами и рытькопытом землю. Я ж тебя сто лет знаю, вот и вижу, что оживление не вполнеоправданное…

— Ты понимаешь, мне две недели назад стукнул полтинник…

— Понимаю, — сказал Данил. — Самому через пару месяцевстукнет «последний-раз-сорок», а там и полтина грядет согласно законам природыи арифметики. Потому я и говорю: оживлен ты, на мой взгляд, не вполненормально. Это опасный путь, Лемке, когда мужики-«полтинники» начинают сострашной силой заваливать девочек, без нужды скрипеть мышцой и выкидыватьпрочие номера, дабы доказать себе, что они еще ого-го…

— Тьфу ты, черт. Что, заметно?

— Заметно, Палыч, — сказал Данил. — «Синдром полтинника», ужизвини, я тебе диагностирую. Для постороннего глаза заметно, знаешь ли. Ты сталчуточку другой…

— А может, ты не только мне пеняешь, но и себе заранееделаешь предостережение в преддверии того же диагноза?

— А может, ты знаешь, — тихо сказал Данил. — Полтинник — этовсе же рубеж, Палыч. Как между полковником и генералом, может, у меня синдромкак раз в брюзжании и выражается, пойми тут… В общем, не скрипи мышцой зря.

— Не буду, — серьезно пообещал Лемке.

— Вот и ладушки… Ну, всего тебе веселого! Пройдя несколькошагов по тихой улочке, он ощутил легкий, мимолетный укол страха — страхастарости.

Все правильно, есть рубеж. И есть синдром. Кто-то начинает,как Багловский, задирать подолы школьницам, кто-то, подобно Лемке, начинаетдвигаться с нарочитой энергичностью, а кому-то, как, например, некоемуЧерскому, начинает лезть в голову всякая тоскливо-лирическая чепуха: можновспомнить хотя бы, что ты, вопреки известной пословице, и дерева не посадил, идома не построил (зато спалил не менее полудюжины), произвел, правда, на светаж двух сынов, но все чаще начал призадумываться: что же от тебя останется наэтой грешной земле? Пригоршня юбилейных медалей, среди коих замешалась КраснаяЗвезда? Память о крутом волкодаве? Хоть парочка слезинок, которую Ларка в своевремя, будем надеяться, проронит? Желтеющие фотографии, на которых ты торчишьза плечом Леонида Ильича Брежнева? Груда горелого железа в живописном ущелье —все, что осталось от новейшего некогда вертолета?

Положительно, старость — это как раз и есть то состояниедуши, когда ты начинаешь мучительно размышлять, каким будет итог… И что-тонавсегда останется недосказанным, прав классик.

Он тряхнул головой, отгоняя мимолетную тоску, прибавил шагу— не забывая проверяться.

Но никто за ним не топал, и он, выйдя на оживленную улицу,дождался нужного автобуса, с пересадкой добрался до места, где оставил машину.Никто на нее за время отсутствия Данила не покусился.

Зато…

Едва вырулив со двора, он обнаружил позади неведомо откудавыруливший красный «Фольксваген». Что называется, ежели вульгарно — здравствуй,жопа, Новый год… Давно не виделись, знаете ли.

Объяснить эту встречу можно было одной-единственнойпричиной: владельцы «Фольксвагена» как раз и были теми, что подсунул в машинуКлимова «маячок».

Других объяснений попросту нет — нужно быть ясновидящим,чтобы обнаружить в двухмиллионном городе ничуть не примечательную «жигулишку».

Впрочем… Есть и второй вариант. Хвост принадлежит серьезнойконторе, которая, потеряв Данила, немедленно бросила немаленькие силы, дабыобнаружить машину с конкретным номером…

Нет, отпадает. Чересчур многих пришлось бы задействовать,объявить общегородскую тревогу для определенных служб. А смысл? Нет,нерационально.

Так что остается единственный вариант, первый…

Поскольку хвосты уже знали, на что он способен, Данил пократком размышлении отбросил игру в новичка-путника. Ехал, как нормальный,знающий к тому же этот город с точки зрения шофера. Те, в «Фольксвагене», явнослегка нервничали — старались держаться к нему поближе, чтобы не пойматьсявторой раз на тот же финт.

Можно было и поиграть с ними, вот только стоило ли метатьбисер ради чисто морального удовлетворения? И Данил, соблюдая правила,аккуратно ехал себе к особнячку. На проспекте Независимости, возле высоченногоИльича, уже не было ни единого демонстранта, словно они сюда и не приходиливовсе. Даже неизбежный мусор в виде обрывков плакатов и листовок успели убрать.Покой и благолепие.

Ядерные отходы… или ядерные боеголовки… Что за чушь? Отвоенных традиционно можно ожидать всего, да и от политиков тоже, но причем тут«Интеркрайт», «Клейнод», грядущая финансовая трансакция? Трансакция… Есть,конечно, люди, которым она просто не нравится, а есть такие, что хотели быподставить ножку, сами влезть в дело… Зацепка? Да нет, никакая не зацепка, покачетко не выявлена связь меж недоброжелателями и наездами здешней прессы…

Довнар сидел на прежнем месте, только вместо бутылки сминеральной на столе красовалась полудюжина пива и блюдечко с крошечнымисушками.

— Докатился, — проворчал Данил, плюхаясь в кресло напротив иоткупоривая себе бутылочку. — К пиву — сушки? Эстет! А вобла где?

— Одичал в Европах, — виновато сказал Довнар. — Скоро придув норму… Пан Черский, ваше приказание выполнено. Багловский, подсуетившись,отыскал рефрижератор, а я съездил в «Сигму» к Зваричу… Сюда же сплошь и рядомгонят грузы из России в сопровождении нанятой вневедомственной охраны, вот я иподрядил аж две легковушки, которым все равно возвращаться в Москву вхолостую.Нормально договорились. Семеро орлов, три автомата, «Макар» у каждого. В случаечего церемониться не станут, как и принято в наше суровое время, лупанут изтарахтелок…

«Если это держава, никакие тарахтелки не помогут, — подумалДанил. Впрочем, вот вам и случай кое-что проверить. Эти должны быстро понять:тело отправляют в Москву не с бухты-барахты».

— А сам почему с ними не поехал?

— А прямого приказа не было, — сказал Довнар, почесав подбородой. — Косвенные намеки я понимать не обязан.

— Черт с тобой, — сказал Данил. — Только сиди тихо и поперекбатьки суйся в пекло, лишь получив прямой приказ… Усек?

— Усек.

— Ладно. — Данил встал, прихватил едва начатую бутылешкупива. — Я пойду поработаю…

Прихватил свободной рукой транзистор. Вышел, не спешаподнялся на второй этаж, прошел в конец тихого коридора.

Две комнаты отдыха — обширные, с высокими потолками, как всепокои в этом здании эпохи архитектурных излишеств, — были обставлены отнюдь небедно, чтобы при нужде служить и гостиничными номерами для разных «випов», иместом уединенного развлечения для таковых. Данил прекрасно знал от Климова,что кое-кто из приближенных к главе «Клейнода» лиц использовал «отдыхалки» длясобственных амурных дел, но и не думал препятствовать, намекнув лишь в своевремя, чтобы тщательно убирали за собой и казенное добро не портили.