Уже несколько дней мы с отрядом полицейских на моём борту ищем выживших в обычно прозрачных, а ныне буровато-коричневых после циклона водах реки Пионер. Но выживших нет… Мы подбираем тела погибших, вынесенных течением на песчаные отмели, закрываем их незрячие глаза и отвозим в город для опознания и погребения. Безжизненная рука молодой девушки, почти девочки, лицо которой всё ещё остается прекрасным, несмотря на проступающую на нём печать смерти, касается моего борта. И я передаю ей всю энергию солнца, которая копилась во мне на протяжении четырёхсот лет. Этому не может помешать даже толстый слой краски, отделяющий её лёгкую руку от моей плоти, взращённой древним лесом. И серое лицо девушки розовеет, лёгкие делают первый вздох, а на моём борту появляется трещина, словно рана, нанесённая незнающим жалости клинком. В ту же минуту в далёком лесу Вейпуа со ствола моего родителя Тане Махута обламывается и падает в заросли лилий гигантская ветвь. А из образовавшейся раны, как из разлома, уходит в пространство часть его жизненных сил, посланных мне на помощь. И трещина на моём борту исчезает, превращаясь в царапину толщиной в золотистый волосок в косе спасённой девушки…

Удар, нанесённый циклоном, пришёлся по мосту на Сиднейской улице, соединявшему центр города с его северной частью. Один из пролетов моста обрушился всей тяжестью на проходивший под ним пароход «Бринавэр», перевернув его. По счастливой случайности владелец судна и его сын не пострадали и успели покинуть стремительно погружающийся в речную воду пароход, ещё несколько минут назад бывший гордостью их маленькой семейной компании. Мой создатель и друг Генри Чарли Роуз составил для жителей города расписание переправы через реку Пионер, и мы стали перевозить горожан день за днём, неделю за неделей. До тех пор, пока не был возведён временный помост через разрушенный пролет моста. Было так приятно видеть, как радость жизни возвращалась к людям, расцветая улыбками на их лицах!

После этого у нас с хозяином было ещё много счастливых лет, и бесчисленных речных Регат, в которых мы неизменно одерживали победы. До тех пор, пока в день своего девяностолетия он не ушёл в последнее плавание к далёким берегам Страны Невозврата, на этот раз – без меня… Угасло, как уголёк в бивачном костре, тепло большого сердца Генри Чарли Роуз, так долго согревавшее меня. Всё остальное было уже не важно. Я просто следовал по пути, предначертанному судьбой. Меня продали и превратили в рыбацкий баркас. И я начал выполнять разрушающую меня работу: вылавливать из родной среды морских созданий, а затем смотреть, как они медленно умирают на моей корме. Агония живых существ убивала и меня. Когда открылась моя старая рана, прошедшая глубокой трещиной по корме, от меня просто избавились, оставив на илистой отмели мангровых зарослей.

Мангровые деревья возвышались над почвой, как балерины на пуантах, опираясь на причудливо переплетённые корни. Корни образовывали арки, в которых, как в гротах прятались во время прилива серебристые речные рыбки. Грязевые крабы покидали свои убежища, чтобы погреться на моей тёплой палубе, нагретой ярким солнцем. Дружная пара мангровых медоедов – миниатюрных голубоглазых птиц с оранжевыми щёчками и оливковыми перьями в крыльях, свили гнездо в моей кабине. Мангровые деревья закрывали меня от порывов ветра и рассказывали истории о своей жизни, о том, как им пришлось стать буфером между сушей и морем и научиться выживать в солёной воде. Я постепенно становился частью окружающего мира, медленно, но, верно, погружаясь в мягкое лоно приютившей меня отмели.

Но мне не суждено было сгнить в речном иле. Потомки жителей Маккая, которым мы с хозяином помогли вернуться к прежней жизни после разрушительного циклона, нашли меня в мангровых зарослях на берегу ручья Эймио Крик, отреставрировали и передали в городской музей. Ранним утром, когда птицы приветствуют новый день, ветер доносит до меня голос Тане Махута, приходящий вместе с запахами и звуками родного леса. Мы часто беседуем с отцом, и он рассказывает мне о добрых переменах на земле Вейпуа. О том, что белые люди уже давно высаживают молодые сосны каури, некоторые из которых успели вырасти. О том, что река, несущая звонкие воды через наш лес, снова стала полноводной.

Тысячу раз был прав родитель, остановивший меня в тот страшный час, когда стальные зубья пил терзали мою плоть. Ведь я бы мог попытаться сломать вбитый в мой ствол клин и, упав в противоположную сторону, раздавить лесорубов тяжестью своего тела. «Убьёшь этих – придут другие», – сказал мне тогда отец. «Мы должны дать белым людям время полюбить нашу землю. Ненависть ещё никому не помогала, спасает только любовь», – продолжил Хозяин Леса. С этой заповедью я и живу по сегодняшний день. Люди, приезжающие в музей Маккая со всей Австралии, приходят, чтобы познакомиться с историей моей долгой жизни. Возможно, что когда-нибудь один из них напишет повесть о судьбе сосны каури из леса Вейпуа, ставшей лодкой в далёком Квинсленде. Кто знает…

Они все мои сыновья

Посвящается Авеню Героев в австралийском городе Рома

Я прижимаюсь щекой к тёплому шершавому древесному стволу и закрываю глаза. И он приходит ко мне, мой мальчик. Я смотрю в его голубые глаза, такие же яркие, как и много лет назад, когда он обнимал меня, уходя на ту далёкую войну. Утренний ветерок ласково перебирает завитки его светлых волос, мягких, как шёлковые нити, которыми я люблю вышивать. Ветви дерева, ставшие его руками, касаются моих плеч своими изящными серебристо-зелёными листьями. И я говорю ему: «Доброе утро, сынок! Как хорошо, что ты так близко от церкви, родной… Когда меня не станет, я всё равно смогу видеть тебя глазами оконных витражей и передать тебе своё благословение. Это замечательно, сынок!

А знаешь, я ведь больше никогда не вижу тебя маленьким, нет… Только высоким и сильным молодым мужчиной, каким ты был, когда ушёл на войну. В тот далёкий августовский день 1915 года ты записался добровольцем на войну, которая унесла жизни более десяти тысяч солдат из Квинсленда. Ты обещал мне вернуться и обещание сдержал: ведь ты теперь постоянно рядом со мной. Не вернувшись с той войны, ты победил смерть, сынок… В тот день, когда очередь из затаившегося среди валунов пулемётного гнезда прошила твое тело, тебе было даровано бессмертие. Мы с отцом были там, на братской могиле в Вилле-Бреттоне на севере Франции, где твоё имя высечено