— И я тебя люблю.

— С каждым разом в это все труднее и труднее поверить.

— Скажи, если я попрошу, если я очень попрошу, ты егобросишь?

— Зачем? — искренне удивилась я и нарвалась.

Дед, конечно, разозлился.

— Что касается любовников, ты всегда умудрялась сделатьнаихудший выбор.

— Ты же не себя имеешь в виду?

— Все равно не поверю, что ты его любишь, — сказалДед, а я пробормотала, покидая его квартиру:

— Похоже, мне никто уже не верит. Люди сталинедоверчивы. В них умерла романтика, остался сплошной материализм.

Хоть я и не ожидала всерьез узнать от Деда что-нибудь, способноепрояснить ситуацию, однако наш разговор меня огорчил. Особенно в той его части,что касалось Тагаева. Деда я знала хорошо и не могла не отметить, что о моемвозлюбленном он говорил с горячностью и злостью, вовсе неподходящими егосединам, и оставить Тагаева предложил мне всерьез. Если это ревность, то ещеполбеды, а если… Вот об этом «если» думать мне совершенно не хотелось, особеннов свете последнего задания.

Если деловые партнеры ссорятся, то, как правило, всерьез, аесли предмет ссоры большие деньги (а в нашем случае они большие-пребольшие), тои головы летят совсем легко. Очень может быть, что Дед заподозрил Тагаева вковарстве, оттого-то и поручил мне разобраться с предполагаемым киллером. И прочувства спрашивал. Ох, как не жалую я такие задания, начнешь копать на своюголову. Я даже замерла на последней ступеньке от внезапно открывшихсянеприятных перспектив.

— Мама дорогая, — промычала я и тут сообразила,что охранник смотрит на меня с недоумением. Я выдала ему свою лучшую улыбку ипоспешила покинуть дом.

Уже в машине я подумала: а почему бы не поговорить сТагаевым, чтобы выяснить его мнение на этот счет? И тут же отвергла подобнуюидею. Говорить с Тагаевым о его делах еще затруднительнее, чем с Дедом. Тотслова в простоте не скажет, юлит и изворачивается, а этот просто молчит, какпень с улыбкой Моны Лизы. Значит, придется приложить старание и разобратьсясамой. Теперь у меня есть занятие, за что могу сказать спасибо близким людям.Удружили.

Если разговор с Дедом меня, мягко говоря, озадачил, топоследующие события и вовсе вызвали изумление. Удивляться я начала в основном впонедельник, но и суббота в этом смысле тоже кое-чем порадовала.

Оказавшись в машине, я первым делом позвонила Сергееву. Онскромно напомнил, что суббота считается выходным днем, по крайней мере, унормальных |людей. Я ответила, что в нормальность ментов все равно никто неповерит, с чем он поспешно согласился. Через полчаса он ждал меня возлебольницы, прогуливаясь у дверей, курил и всем своим видом демонстрировал скукуи покорность судьбе.

— Привет, — сказал он мне без энтузиазма, когда яприпарковала свою машину рядом с его тачкой. Выглядела она так паршиво, чтооставалось лишь гадать: то ли машина за древностью лет начала разрушаться самапо себе, то ли ездок Сергеев совершенно никудышный.

— Нравится мне твоя машина, — задумчиво изрек он.

— А мне твоя нет.

— Еще бы, — радостно фыркнул он и спросил:

— Знаешь, сколько ей лет?

— Знаешь, сколько лет Шер? А выглядит прекрасно.

— А это чего такое?

— Это американская певица. Беда с вами, ментами, самыйтемный народ на свете.

— Вот только и дел мне на певиц смотреть. —Сергеев отбросил сигарету в кусты, хотя неподалеку радовала глаз урна, и спостным лицом вздохнул, тем самым давая понять, что болтовня кончилась и мыприступаем к разговору. — Значит, все-таки будешь участвовать вследствии? — вежливо спросил он. Артем в таких случаях говорил «будешьвезде совать свой нос» и «путаться под ногами».

— А тебе Ларионов больше нравится? — не удержаласья, хотя и боролась с собственной язвительностью, которая нет-нет да и даваласебя знать.

— Что ты, что ты, — в притворном испуге замахал онрукой. — Ты мне нравишься гораздо больше.

— Вот видишь, значит, можно считать, что тебе повезло.Давай рассказывай, чего нарыли.

— Особо порадовать нечем. Отпечатков никаких, никтоничего… правда, девчушка из соседнего отделения пошла покурить вон в те кусты ивидела парня в серой куртке, который свернул за угол, и вроде бы карман у неготопорщился. — Сергеев скривился.

— Думаешь, девчонка фантазирует?

— Почему? — пожал он плечами. — Вполне моглакого-то видеть. Не скажешь, что здесь особо оживленно, но люди все-таки ходят.

— Чего тебе не нравится? — спросила я,приглядываясь к нему. Сергеев на мгновение замешкался, точно прикидывая, стоитотвечать или нет, потом кивнул:

— Идем. — И повел меня к торцу здания.

Два ряда окон и труба, то ли газовая, то ли еще какая-то, неочень я в этом разбираюсь. Водосточная труба тоже имелась, но она была довольнодалеко от окна. Пожалуй, слишком далеко. Сергеев стоял рядом, как и я, задравголову, и молчал. Потом не выдержал и подал голос:

— Ну, как тебе?

— Да-а, — протянула я. — А как он окнооткрыл?

— Разбил стекло, — вздохнул Сергеев.

— Затейник, — покачала я головой.

— Ага. И все это в светлую пору, а не под покровом ночи.

— И руки у парня должны быть обезьяньи, чтобы за трубудержаться, да еще стекло разбить.

— Да так аккуратно разбить, что никто шума неуслышал, — поддакнул Сергеев.

— Значит, окно, скорее всего, ложный след, —подвела я итог. — И мент у дверей палаты врет, что никуда не отлучался.

— Может, врет, а может…

— Чего может? — нахмурилась я, некоторая маетаСергеева меня все-таки насторожила. Он взглянул на меня, нахмурился, после чегос минуту помалкивал.

— Тут ребятишки в костюмах понабежали и очень рекомендоваливерсию с окном. И девушку, что парня видела, они нашли. То есть данная версияих очень устраивает.

— Почему? — не удержавшись, задала я глупыйвопрос.

— Я надеялся, может, ты знаешь, — вздохнулСергеев.

— Думаешь, ребятишки в костюмах имеют какое-тоотношение к убийству?

Сергеев пожал плечами и вновь нахмурился.