Байё, старый город, где фахверковых домов сохранилось не в пример больше, чем в Кане, а туристов отиралось не в пример меньше (впрочем, после Дня Д основная волна уже схлынула), понравился Ольге с первого взгляда. И хотя здесь было оживленно, так как погода благоприятствовала, не наблюдалось большой толкотни. Можно гулять и не чувствовать, что тебя окружают сплошные туристы – хотя, с другой стороны, и ты их окружаешь, потому что ты точно такой же турист. За четверть часа прогулки Ольга по уши влюбилась в улицы, мостики, остатки мельницы и кафе под полосатыми тентами. Только в Байё оказалось грязнее, чем в Кане, хотя город был гораздо меньше.

– Ковер. – Никита если нацелился, то сбить его с толку не удавалось. – Потом обед.

– Что тебя так тянет к этому ковру? Ему же уйма лет. Я думала, ты и здесь найдешь военные объекты.

– Арроманш мы проезжали вчера. А немецкая батарея в Лонг-сюр-Мер меня немножко подождет. – Малиновский решительно вышагивал по улице, и Ольга еле за ним поспевала. Женька, с его страстью запечатлеть каждый квадратный метр города, отстал, но за него можно было не беспокоиться.

Туристические тропы были обозначены бронзовыми блямбами, утопленными в мостовую и украшенными развесистыми деревцами. Готический собор хищно тыкал в небо внушительной колокольней. Мимо проехала кавалькада старинных автомобилей, причем все – праворульные. На маленькой площади перед собором Ольга задержалась, чтобы купить открыток в сувенирном магазине, а Никита объяснился с продавцом мороженого и, когда Ольга вернулась, сунул ей в руку рожок.

– На, сладкоежка. Это тебе компенсация за Мон-Сен-Мишель.

– Это толстый намек, что завтра мы туда не поедем? – подозрительно спросила Ольга, но мороженое лизнула.

– Поедем завтра. А это за сегодня.

Женька наконец догнал их, и, подождав, пока Ольга доест мороженое, троица двинулась в музей.

В музее на входе выдавали билеты и аудиогиды. Ольга ожидала, что теперь посетителей проводят в обширное помещение, где разложен знаменитый ковер, однако действительность оказалась иной. Следом за Малиновским Ольга прошла в полутемную комнату, и после яркого света улицы не сразу удалось разглядеть, что здесь находится. А когда удалось...

– Вот это ковер, – шепотом сказала Ольга непонятно кому. – Коврище.

Творение средневековых вышивальщиц действительно впечатляло. Льняная ткань, на которой изображались сцены, повествующие о нормандском вторжении в Англию и битве при Гастингсе, была покрыта фигурами, узорами и буквами. Каждый крохотный стежочек на ней выполнялся вручную – в одиннадцатом веке о промышленном производстве еще никто не слыхал. Никита вполголоса поведал, что такая техника вышивки больше не используется, поэтому вещь уникальна, и миру вообще повезло, что во времена Французской революции ковер не порезали на покрытие для повозок. На много бы хватило – длина полотна составляла семьдесят метров.

– И это еще хвост где-то потеряли, – закончил Малиновский. – Предположительно, на нем была сцена коронации Вильгельма, то есть Гийома Завоевателя. Говорят, Матильда велела вышить этот ковер.

– Тогда она его точно любила, – пробормотала Ольга. – И сильно.

В зале находилось довольно много людей, однако было тихо. Проходя от одной секции ковра к другой, рассматривая фигурки рыцарей, дам и лошадей, читая старые буквы, Ольга чувствовала себя так, будто погружается в эту историю. Конечно, жизнь тогда была не сахар, полнейшая антисанитария и наплевательство на всякие права, но все же есть в этом некая суровая романтика. Хорошо судить сейчас, с точки зрения человека двадцать первого века; если бы Ольга жила в одиннадцатом, была швеей и королева Матильда призвала ее вышить такой вот коврик – это оказалось бы величайшей честью. О чем думали девушки, кладя на ткань стежки из шерстяных ниток? Вряд ли предполагали, что их творение переживет века. Мир нестабилен, кругом война, и неизвестно, что будет завтра.

«Как будто тебе сейчас известно», – съехидничал внутренний голос. Некстати вспомнился язвительный Воланд, потешавшийся над предположением, что сам человек управляет своей жизнью. Кто его разберет... может, и не сам. Может, все это судьба – и длинный ковер под стеклом, и чужой чемоданчик в багажнике, и Никита, сосредоточенно слушающий бормотание аудиогида...

Из музея выходили немного пришибленные размахом средневекового творчества.

– Предлагаю следующее, – сказал Никита. – Обедаем здесь, а потом едем в сторону нашего отеля. Честно говоря, я бы повалялся на кровати с книжкой.

– Я бы тоже, – согласилась Ольга. – Только учтите, номер у нас трехместный, других не было.

– Ну, мы же не подеремся. Итак, кто выбирает ресторан?..

Солнце уже спускалось к западу, когда добрались до Трели – небольшого городка в сельской Нормандии, в котором Ольга забронировала отель. Ей было интересно останавливаться не в современных зданиях, а в исторических или хотя бы походивших на таковые, и отель на улице Ле Бур напоминал сельский дом, сложенный из серого камня, с белыми дверьми... Цвели кусты шиповника у входа, а под крышей беспорядочно возились ласточки, прилепившие там свои гнезда.

– Вай-фай тут есть? – деловито осведомился Женька, вылезая из машины.

– В лобби точно есть. Сейчас спросим.

Они зарегистрировались, оплатили пребывание, получили ключ от номера, оказавшегося небольшим, но уютным; мужчины ушли в бар пропустить по стаканчику кальвадоса, а Ольга залезла в душ и некоторое время там блаженствовала.

Когда она вышла, переодевшаяся в юбку и футболку, и спустилась на первый этаж, Никита и Женька сидели у неразожженного камина в комнате для отдыха и резались в шахматы с таким азартом, будто от этого зависела судьба Франции. Не хватало кардинальского облачения, мушкетерской шпаги и здоровенного дога в кадре.

– На раздевание? – осведомилась Ольга, пристраиваясь на мягком диванном подлокотнике.

– Блиц, – невпопад ответил Женька, переставляя фигуру.

– А мы тебя вот так, – пробормотал Никита, двигая ферзя.

Послышалось цоканье когтей по каменному полу; в комнату величественно вплыла собачища неопределенной породы и задумчиво воззрилась на Ольгу, вывалив розовый язык из впечатляющей пасти.

– Собака Баскервилей, – сказала ей Ольга. – Не ходите на болота ночью, сэр Генри. Овсянка, сэр.

– Это Диабло, – объяснил Ник, не оборачиваясь – видимо, знакомство с собакой и ее хозяевами он уже свел.

– По нему заметно.

– Шах и мат, Женька.

– Да ну тебя.

Ильясов всегда расстраивался, когда проигрывал, – такое у него было свойство натуры. Собачища Диабло подошла ближе, обнюхала Ольгину коленку и заулыбалась во всю клыкастую пасть.