Почему же он так полюбил классическую музыку, когда никоговокруг она не трогала? Но так уж случилось, что Майкл с самого рожденияотличался от других. И своей любовью к музыке обязан был отнюдь не матери исемейному воспитанию. Для матери, по ее собственному признанию, любая музыкабыла не более чем шумом. И тем не менее Майкл до такой степени увлексяклассикой, что его нередко заставали за малопонятным для остальных занятием:стоя в темноте, он едва слышно напевал себе под нос какую-либо мелодию идирижировал, широко размахивая палочкой.

Семейство усердных работяг Карри обитало в районеИрландского канала. Отец Майкла принадлежал к третьему поколению семьи,занимавшей половину небольшого дома в прибрежном квартале, где селились многиеирландцы. Спасаясь от голода, вызванного катастрофическим неурожаем картофеля,его предки отправились в Америку в пустом трюме одного из кораблей,перевозивших хлопок. Такие суда регулярно отплывали из Ливерпуля к берегамамериканского Юга за прибыльным товаром, увозя на далекий континент все новых иновых беженцев.

Достигнув наконец вожделенных берегов Америки, переселенцыоказались в «сырой могиле» – иного определения условия их существования незаслуживали. Едва живые от голода, одетые в большинстве своем в лохмотья, онихватались за любую работу и сотнями умирали от желтой лихорадки, чахотки ихолеры. Оставшиеся в живых копали городские каналы – рассадники комаров, кидалиуголь в топки больших пароходов, грузили хлопок на корабли и работали нажелезной дороге. Некоторые становились полицейскими и пожарными.

То была порода сильных людей, и именно от них Майклунаследовал крепкое телосложение и решимость. Он них же исходила и его любовь кработе руками, которая в конце концов взяла в нем верх, несмотря на годы учебы.

Он рос, слушая рассказы о тех далеких днях: о том, какрабочие-ирландцы сами построили большую приходскую церковь Святого Альфонса,как они вытаскивали из реки камни и делали кладку, как собирали деньги, чтобызаказать в Европе прекрасные статуи.

«Мы должны превзойти немцев, – говорили этилюди. – Вы же знаете, что на другой стороне улицы они строят церковь СвятойМарии. Ничто не заставит нас ходить вместе с ними к мессе».

Вот почему в этом квартале вместо одной выросли двевеликолепные приходские церкви, где каждое утро служили мессу одни и те жесвященники.

Дед Майкла служил в портовой полиции. На этих же причалахпрадед мальчика когда-то грузил тюки с хлопком. Дед водил внука смотреть, какприходят корабли с грузом бананов, как тысячи бананов движутся по лентамконвейеров и исчезают в недрах складов. Он рассказывал, что иногда в связкахплодов прячутся большие черные змеи, которых зачастую удается обнаружить, лишькогда бананы попадают на рынок.

Отец Майкла был пожарным и оставался им до конца своих дней– он погиб во время пожара на Чупитулас-стрит. Майклу тогда было семнадцать.Потеря отца стала поворотным пунктом в жизни юноши – к тому времени его дед ибабушка уже умерли, и Майкл с матерью уехали в ее родной Сан-Франциско.

В сознании Майкла никогда не возникало ни малейшего сомненияв том, что Калифорния отнеслась к нему по-доброму. Да и двадцатый век отнесся кнему по-доброму. Майкл оказался первым из членов старинного ирландского клана,кто окончил университетский колледж и получил возможность жить в мире книг,картин и красивых зданий.

Даже будь отец жив, Майкл все равно не пошел бы по егостопам. Майкла интересовали такие вещи, о которых едва ли задумывались егопредки.

И речь в данном случае не о музыке, которую он открыл длясебя тем летним вечером, но прежде всего о его страсти к книгам. Майкл полюбилих, как только научился складывать буквы. В девять лет он запоем прочелДиккенса, и с тех пор «Большие надежды» навсегда остались для него самымлюбимым романом.

В Сан-Франциско Майкл так и назвал свою строительнуюкомпанию: «Большие надежды».

В школьной библиотеке, где остальные мальчишки стреляли другв друга шариками из жеваной бумаги, он брал «Большие надежды» или «ДавидаКопперфильда» и забывал обо всем на свете. Сверстники дергали его за руку игрозились поколотить, если он не перестанет корчить из себя «тихоню» – этимсловом жители Ирландского канала называли любого, у кого недоставало здравогосмысла быть крепким, грубым и презирать все, что недоступно мгновенномупониманию.

И тем не менее поколотить Майкла не удавалось никому. У негохватало унаследованной от отца здоровой злости, чтобы отомстить каждому, ктоосмелится поднять на него руку. Даже в детстве Майкл был крепким и не по годамсильным.

Физические действия, пусть и жестокие, были для негосовершенно естественными. К тому же Майкл любил драться. И мальчишки пришли квыводу, что его лучше не задевать, а сам он научился надежно скрывать потаенныеуголки своей души. Поэтому ребята прощали ему некоторые странности и, можносказать, любили его.

Однако пристрастие Майкла к длинным пешим прогулкамоставалось непонятным для сверстников, равно как впоследствии и для егоподружек. Рита Мей Двайер смеялась над ним. Мария Луиза называла егоповернутым. «Ну что ты находишь в этой ходьбе?» – недоумевала она.

Но Майкл с раннего возраста увлекался ходьбой. Ему нравилосьпересекать Мэгазин-стрит – своего рода разделительную черту между скоплениемузких, опаленных солнцем улочек, на которых он вырос, и величественным,исполненным спокойного достоинства Садовым кварталом.

В Садовом квартале находились самые старые аристократическиеособняки. Скрываясь в тени садов, они словно дремали под неусыпной охранойвековых дубов. Засунув руки в карманы, Майкл бродил по кирпичным тротуарам,насвистывая какой-нибудь мотивчик и мечтая о том, что когда-нибудь и у негоздесь будет собственный особняк. Обычно он рисовал в своем воображении дом сбелыми колоннами и выложенные плитами дорожки. У него будет рояль – вроде тех,что он видел мельком за широкими, во всю стену, окнами. У него будут кружевныезанавеси и люстры. И тогда он целыми днями станет читать Диккенса, сидя впрохладе библиотеки, где шкафы с книгами доходят до потолка, а по решеткамтеррасы вьются кроваво-красные азалии.

А пока Майкл лишь украдкой смотрел на то, чем, по егомнению, непременно должен владеть, пусть и в отдаленном будущем, и испытывал теже чувства, что и диккенсовский Пип.

Надо сказать, что в своем пристрастии к прогулкам Майкл небыл одинок: его мать тоже любила подолгу ходить. Возможно, это был один изнескольких важных даров, которые она передала сыну.

Как и Майкл, его мать любила дома и понимала в них толк. Ссамого раннего детства он приходил с ней в этот заповедник старинных особняков,и она показывала сыну свои любимые уголки и большие ухоженные лужайки,скрывавшиеся за кустами камелии, учила слушать пение птиц в листве деревьев имузыку невидимых фонтанов.