стеклянных пластинок. Чудеса начинаются, когда рассматриваешь шлиф при помощи простого устройства, изобретенного Николем. Это кристаллы. Когда они скрещены, проходящий свет как бы фильтруется, обретая чистоту и стройность, придавая шлифу волшебное свечение, насыщая его всеми цветами, среди которых преобладают золотистые. Поворот шлифа делает картину изменчивой и живой, как солнечный закат.

О небо! Днем оно словно сияющий купол с текучими узорами облаков. А ночью открывается бездна, и смотришь в нее как в самого себя, как в глубокий колодец, на дне которого тают звезды…

Странно: после Забайкалья лучше всего сохранилось в моей памяти самое скоротечное и неуловимое — закаты.

Вторая камералка

Лучше один раз понять, чем сто раз увидеть

Милый друг, иль ты не видишь,

Что все видимое нами —

Только отблеск, только тени

От незримого очами.

В. С. Соловьев

…Природа предстает нам в виде какой-то священной книги, богато иллюстрированной, но написанной на непонятном нам языке.

Д. Леббок

Задом наперед

Ездить можно по-разному.

Ехали медведи

На велосипеде,

А за ними кот

Задом наперед.

Именно так провел я свое первое большое путешествие. Конечно, я не ходил вперед пятками. Дело даже не в том, что приходилось ездить, сидя спиной по движению. Но…

примечал много мелочей, а главного не видел;

слишком сильно переживал свои трудности и слабовато — чужие;

думал, что кое-что знаю, не зная, в сущности, ничего; не замечал чужих достоинств и своих недостатков…

Короче, путешествовал задом наперед.

Любителю приключений было бы что вспомнить. Скажем, переезд через горящую степь (ночью полосы огня извивались, как змеи, уползая за горизонт). Да и то сказать, исколесили все Забайкалье от северной тайги до южных степей.

Но приключения бывают разные. Меньше всего ценны те, которые доступны многим. Перелет из Москвы во Владивосток — экая теперь невидаль. Побывать в двух, трех, десяти странах тоже не ахти какое достижение. Участвуя в клубе кинопутешественников, можно посетить (мысленно и взглядом) все мало-мальски примечательные уголки нашей планеты. И узнать о них много интересного.

Не менее просто испытать трудности и опасности путешествия по горам, тайге или пустыне, в завьюженной тундре. Достаточно стать туристом или альпинистом, чтобы вкусить прелести «первобытной» жизни в лоне природы. Это сейчас вполне доступно почти каждому из нас, какую профессию ни избрать.

Что же остается особенного на долю современного настоящего путешественника?

Для него экспедиция — это цепочка больших и малых событий и, главное, открытий. Среди них опасные приключения — не более, чем украшения. Они ярки, но суть в другом. Необходимо — в дальней или ближней стороне, безразлично, — увидеть и понять нечто такое, чего никто прежде не замечал.

Любая жизнь — это путешествие. И жаль, если не успеешь в мелькании мелких событий и одинаковых дней разглядеть нечто важное, необыкновенное и прекрасное. Жаль, если этот неповторимый и не слишком долгий путь проходишь задом наперед…

В забайкальской степи временами попадались мне какие-то непривычные цветы: мохнатенькие, желтые, с лучиками-лепестками. Подивился им — и забыл на десять лет, пока не вычитал где-то: видел эдельвейсы.

Сопровождая груз на Ципикан, за Романовкой, на Витимском нагорье миновал я несколько молодых, чуть ли не современных вулканов. Их конусы торчали где-то между горбами сотен сопок, которые были для меня безликими, однообразными и скучными. Мы ехали по застывшей базальтовой лаве вулканов, а я не замечал, не понимал этого.

Нечто подобное случилось и с гранитами. Пока ходил по ним, колотил их молотком и таскал за спиной в рюкзаке, не замечал в них ничего особенного.

«Лицом к лицу лица не увидать.

Большое видится на расстоянье».

Теперь я начинаю постигать важность и трудность проблемы гранитов. О гранитах, мне кажется, можно не только писать бесчисленное множество научных статей (что и делают геологи), но и сочинять поэмы, подобные вдохновенным созданиям римского философа Лукреция Кара или Эразма Дарвина, деда великого биолога.

Не понял я красоты еще двух проблем: геологии Байкала и особенностей месторождений Забайкалья. А каждой из них геолог может посвятить всю свою жизнь.

Да и что считать интересным?

Помню, перед отъездом в Москву спросил я Василия, который все лето провел в тайге, среди сопок и болот:

— Ну как? Медвежатины поел?

— Бесполезно, все равно голодный!

— Много медведей?

— Комаров-то больше. А что медведь? Он же не дурак, тоже жить хочет: на человека не бежит, а от человека. Бесполезно его бить. Ты лучше про Москву расскажи. Говорят, там звезды из рубина, сами светятся. Ты видел? За день Москву пройдешь? А Ленинские горы — это выше наших, много выше, да?

Он спрашивал, и стала мне проясняться одна нехитрая истина: экзотика — это то, что нам непривычно. Для горожанина таежная глухомань кажется чем-то сверхъестественным, наполненным рысями, медведями, звериными тропами и всевозможными тревогами. А для жителя тайги огромный современный город — существо, ничуть не менее таинственное.

С тех пор я чураюсь экзотики. После того как отшагаешь тысячу километров, непременно вживаешься в окружающую природу и чувствуешь ее близкой, родной. Но, пожалуй, еще более родной и загадочной предстает она после знакомства с научными описаниями этих мест.

Древнее темя Азии

Путь на восток Урала проходит как бы в геологическое прошлое.

Спускаясь с древних Уральских гор, обглоданных водой и ветром, на Западно-Сибирскую низменность, мы одновременно опускаемся на двадцать миллионов лет назад, в неогеновое время.

Здесь море теплое, неглубокое. В нем немало рыб и множество моллюсков. На первый взгляд они почти не отличаются от современных. Но опытному глазу не ошибиться: мы — в тропическом море. Здесь встретишь дисковидные раковинки нумулитов, которым не суждено пережить третичный период. Но особенно приметны морские млекопитающие — зубастые зейглодоны.

Итак, спокойное Западно-Сибирское море… Всегда ли оно было таким? А если заглянуть немножко глубже в бездну времени?

Мы увидим: за границей нескольких десятков миллионов лет эта обширная страна утратит свое спокойствие, станет судорожно дышать (надо помнить, что происходит это чрезвычайно медленно, миллионами лет). Надвигаются и отступают моря, трескается и разрывается земная кора, изливается магма из трещин и вулканических жерл. Эта бурная геологическая жизнь, или, как ее называют геологи, эпоха тектогенеза, окончилась в мезозойскую эру.

С тех пор Западная Сибирь превратилась в платформу. Движения Земли успокоились, а прогиб земной коры сохранился до сих пор. Только он потихоньку выравнивался, море отступало, и сейчас может показаться, что здесь испокон веков существовали