— Угу, — отвечаю.

Беру у него образец. Держа молоток на весу неподвижно, бью по нему камнем. Откалываются плоские обломки.

Порфировидный гранит узнать не очень трудно (особенно когда тебе его показывают и называют). В нем из общей массы мелких зерен выделяются крупные, добротные кристаллы. Вот и здесь серые кубики полевого шпата тотчас бросаются в глаза.

— Везде, дружок, идет борьба за жизнь и за жилплощадь, — рассуждает вслух Сергей Иванович. — Даже среди минералов. Пока магма горяча, все минералы варятся в коммунальном котле. А как варево станет остывать, тут уж кто жаростойкий, тот пораньше выберет себе местечко, затвердеет. Пока другие, жидкие, текут и изменяются, эти знай себе отхватывают жилплощадь и пользуются всеми благами. А когда другие опомнились, пришлось им тесниться. Вот и получилась основная масса кварца — мелкие зернышки, только в мелкоскоп разглядишь.

Не хочется думать, что эти красивые кристаллы выросли нахально, за счет других.

— Дайка! — кричит начальник.

Непонятно. Чего он просит? Он снова:

— Дайка! — Усмехается, видя мою растерянность.

Я злюсь на себя. Сразу не разобрался. Из склона выпирает глыба. Вокруг мелкозернистые граниты, а здесь что-то иное. Отдельные крупные зерна. Это дайка — трещина, по которой прорвались некогда снизу магматические породы.

Иду за Сергеем Ивановичем; обрабатываю обломки — из его рук; заполняю этикетки — с его слов; топаю — по его стопам. Где уж тут шлифоваться каким-нибудь неповторимым граням моего характера и разума!.. Оставайся мелким и неоформленным!.. Справедливо?..

— Уж больно ты грейзен, как я погляжу! — говорит Сергей Иванович камню, который держит в руках. Камень, осыпанный слюдой, сверкает, как елочная игрушка. — Узнаешь? Старый приятель. Именно приятель. С ним, брат, множество приятных вещей. И полезные и-скопаемые!

Обволокли нас белые сырые облака. Мы поднялись выше — к солнцу. Сели отдохнуть. Сергей Иванович что-то рисовал и записывал в своем полевом блокноте, сверяясь с картой. Заметив мое любопытство, сказал:

— Интересуешься? Ну-ну. Это полезно. На, почитай на досуге, — и протянул мне схему.

Что ж, прочесть его рисунок можно. Здесь — место встречи трех гранитоидов, которые слагают гору. Между ними — резкая граница. Значит, они образовались обособленно.

А вот, на севере, зона грейзенов.

— Грейзен в порфировидном граните, — заметил я. — Гранодиорит не изменен. Стало быть, он моложе.

— А вот, быть стало, наоборот, — усмехнулся начальник. — Гранит моложе. Если изволите припомнить, когда мы отбирали образцы гранита, то ближе к контакту зёрна его мельчали. Значит, что-то охлаждало его пыл. Выходит, он нагрянул сюда раньше и успел остыть.

М-да, попробуй тут прочесть… Во всяком случае, кварцевые жилы — трещины, заполненные кварцем и другими минералами, среди них и вольфрамитом, — моложе всех гранитоидов, потому что прорезают их. А дайки кварцевых порфиров еще моложе, потому что прорезают даже жилы.

— Вот тебе скорологическая геоговорка: вода жилу заложила, жила воду изжила. Складно? Повторяй, если хочешь угодить Анатолию ибн Александру. Вода теперь — вещь модная. А я с давней поры держусь за газы и пары. Дыхание магмы. По-нашему, по-русски, значит, — пневматолиты. Магма вторгается снизу, верно? Газы и пары — пневмы, то есть она изрыгает? А куда им деваться? Вот они и забивают трещинки. Тут тебе и кварц, и копаемые ископаемые. Просто и понятно, верно?

— Верно.

— А на самом-то деле все не просто и не понятно.

Мы спустились в облачную муть, и когда она поредела, внизу открылся белый склон. Из облака над нашими головами сеялся мелкий снег.

— Вот тебе и Белуха! — сказал Сергей Иванович. — Не зря так назвали.

…И снова покатилась назад дорога, и снова вцепился в меня своими когтями холод, и снова по системе йогов погрузился я в раздумья и воспоминания, переставая замечать мелкие неприятности и выдумывать крупные…

…В Забайкалье расстояния измеряются сотнями километров. Мы постоянно колесили по каменистым дорогам в сопках, по пыльным и плоским степям, по невысокой, но вечно какой-то взлохмаченной тайге, после прогулки в которой надо тщательно осматривать одежду.

Однажды вечером, залезая в мешок, я почувствовал, будто у меня на животе взрезан кусок кожи. Утром поглядел — это впились два клеща, залезли в мою плоть с головами. А вокруг — вздутие и цвет кожи желтоватый.

Осторожно вырезал злодеев. И стал ждать развязки. В мае клещи особенно ядовиты, могут заразить энцефалитом. А от него, как говорят, в лучшем случае умрешь.

Сергею Ивановичу никакого дела до моей близкой кончины не было. И от этого росла моя горькая жалость к самому себе.

С глубокой печалью разглядывал я желтый желвачок, оставленный клещами, и особенно горько жалел своих родных, которые меня должны потерять.

Прошло несколько дней, и страхи мои развеялись. Но осталась некоторая крохотная перемена. Временами, когда начальник распекал меня, или гонял на осыпи, или блаженствовал, как мне казалось, в кабинке, пока я стыл в кузове, наплывала истина: какая все это ерунда! Как бестолковы такие обиды, когда — самое главное! — тебе открыто и небо, и сопки, и дороги, и Забайкалье, и вообще вся жизнь!

Беседа не у костра

Мне нравятся костры. Огонь завораживает своим постоянным обновлением.

Прежде я думал, что геологи вечера непременно коротают у костра. Но кончается полевой сезон, а ничего подобного нет.

Сергей Иванович торопится. Костры мы жжем только для ублажения желудков: готовим чай, похлебку, кашу. В степи приходится собирать серые лепешки кизяков. Такое топливо не наводит на романтические мысли. А вечерами досаждают комары. В августе наш отряд перешел в распоряжение Анатолия Александровича…

Ежедневно спускаемся мы в тесной клети на стометровую глубину. Бродим в неровных штреках, вырубленных по кварцевым жилам. Мы стиснуты гранитом. Молоток отскакивает от монолитных стен будто резиновый.

В неярком свете ламп неожиданно вспыхивают снежные грани сфалерита — сульфида цинка — или многоцветно, как пленка мазута в воде, переливается халькопирит, темнеют волосяные кристаллы антимонита и черные, стеклянно блестящие, — турмалина.

Здесь много красивых и прочных кристаллов, содержащих железо, медь, сурьму. В турмалине столько всякой всячины, что и запомнить невозможно. А добывает рудник молибденит — сульфид молибдена — маркий, как графит. Им вполне можно рисовать. И это мягкотелое вещество необходимо для особо крепкой стали!

Я стараюсь поменьше разговаривать с новым начальником и предупреждаю его приказы — исполнительность, воспитанная Сергеем Ивановичем.

Внешностью и рассеянностью Анатолий Александрович напоминает типового чудака-ученого. У него доброе круглое лицо, плешивый лоб, крепкие челюсти, пухлые губы и глаза с веселым прищуром. И конечно, очки.

Перед спуском в шахту ему долго объясняют, в каких выработках ведутся взрывные