И пусть способ, которым я выяснил причину грусти в ее прекрасных глазах, оказался неприятным, но иногда нам, врачам (и пусть я всего-навсего звериный, но все-таки врач, и я знаю, о чем говорю), приходится вскрывать застаревшие раны. Это неприятно, иногда дурно пахнет и очень часто болезненно.

Но я теперь понимаю, с чем имею дело. И сделаю все возможное, чтобы доказать этому солнечному зайчику, что лично для меня она самая лучшая.

И сумею излечить эту боль.

Все время, пока я в одиночестве мрачно ужинаю, неповоротливое Высочество топчется у меня в ногах, периодически требовательно скребет крепкими коготками по штанине и раздраженно потявкивает. Мол что за наглость жрать такую вкусноту и не делиться!

— Прости, братан. Дело не столько в том, что мне и самому мало. Я бы поделился, я не жадный. Но, ты уж прости, такое пиршество точно не для твоих показателей холестерина. Ты в курсе, что у тебя даже сердце на узи плохо просматривается из-за окружающей его жировой прослойки? Я тебя сейчас угощу, а потом сам же тебе капельницы ставить буду?

Обиженный шарик на кривеньких лапках демонстративно плюхается на пол ко мне широкой попой ко мне и гордо отворачивается.

Я тщательно выскребаю остатки охренительно вкусного чахохбили из тарелки, собираю посуду и быстренько мою за собой все. Очень, считаю, справедливо. Хозяюшка наготовила, на стол накрыла, а я что, безрукий?

Без спроса открываю шкафчик, из которого Лиза достала чайную пару, беру вторую, точно такую же, и наливаю в нее настоявшийся травяной чай. Надеюсь, Гаечка не попеняет за мое самоуправство и не откажется выпить со мной чашечку?

— Ну вот, я готова. Сейчас только посуду помою… Ой, вы уже помыли?

— Лиза, присядь, пожалуйста, — киваю я на стул. — То есть, извини, что вроде как командую. Я просто очень прошу тебя уделить мне еще пару минут и выпить со мной чашку чая.

Она послушно садится и берет в руки чашку с парующим напитком, но упорно отводит от меня взгляд слегка покрасневших глаз.

— Лиза, мы видимся всего второй раз, и ты наверняка сейчас думаешь, что я наглый, приставучий тип. Невоспитанный мужлан и любитель дурацких шуток.

— Нет, Егор, что вы…

— Я иногда ляпаю языком то, что стоит выдавать небольшими порциями, признаю это. Но можно я скажу тебе сейчас чистую правду?

Она наконец поднимает на меня взгляд своих невозможно теплых карих глаз и медленно кивает.

— Знаешь, бывает порой встретишь человека, совершенно незнакомого, намного старше или младше, другой веры или с иными жизненными принципами, да даже говорящего на языке, которым ты сам плохо владеешь, вот как я английским, к примеру. Но эти все различия становятся неважными, потому что ты четко знаешь — это твой человек. Твой в том смысле, что тебе с ним по пути. Он может стать твоим другом, или коллегой, или студентом, или учителем, это тоже не важно. Важно то, что этим человеком ты моментально и безоговорочно начинаешь дорожить, как самым бесценным сокровищем. Потому что таких людей на самом деле за всю жизнь можно встретить считанное количество. Мне самому странно и удивительно, но чертовски приятно было понять еще в первую нашу встречу, что ты именно такой человек. Если ты решишь, что в моем лице тебе достаточно только дружбы — пусть будет так. Если скажешь сама себе, что, по крайней мере, ты нашла в этом городе хорошего ветеринара, к которому можно и нужно обращаться за помощью в любое время — мне тоже будет очень приятно это осознавать. Мало того… — я задумываюсь на секунду, но продолжаю, — и в том случае, если ты после того, как я довезу тебя до дома твоей Анфисы Гавриловны, ни разу не пожелаешь меня увидеть, я все равно буду счастлив, что однажды повстречал на своем пути такого чудесного напарника по спасению бездомных котов, как ты. Понимаешь?

Она улыбается на фразе о спасении, а я внутренне ликую. Ага, раз улыбнулась, значит, не все потеряно.

— Но я бы очень, очень-очень хотел бы, чтобы наши жизненные пути еще не раз пересеклись. И по фиг, по какой причине.

— Пересечение тоннелей реальности…

— Вот видишь, ты тоже читала Уилсона. И понимаешь, о чем я говорю. Не отвечай ничего сейчас, ладно? Просто подари мне возможность еще немного поломать голову над загадкой кота…

— Шредингера, — уже открыто улыбается она. — Договорились.

— Мир? — я протягиваю ей согнутый мизинец. Глупая детская привычка мириться именно таким образом.

— Дружба, жвачка, — подхватывает Лиза и сцепляет свой пальчик с моим.

— Допиваем и поехали?

— Ага. Только я тебе тогда шарлотку с собой заверну.

Я кладу в багажник тяжеленную сумку и негромко ворчу.

— Лиза, объясни мне, здоровому бородатому мужику, как такая миниатюрная девушка планировала тащить все это барахло сама, да еще и с собакой на руках?

— Ну, я просто решила воспользоваться твоей помощью и взяла учебников на всю неделю. Вряд ли Анфису отпустят раньше следующих выходных. А за мелочью я всегда могу прибежать вечером, после лекций. Заодно Принца буду выгуливать. Двойная польза получается.

— И ты собираешься ходить тут одна, с этим недоразу… — Пес заливается пронзительным возмущенным лаем, и я тут же поспешно исправляюсь, — с этим высокородным, невыносимо благородным и жутко сильным, но страшно легким волкодавом? Мне даже думать об этом страшно! — возмущаюсь я.

— Его Высочество прекрасно справится с охраной моей драгоценной персоны, — отмахивается она, усаживаясь вместе с упомянутым телохранителем на переднее сидение. — К тому же, по настоятельной просьбе одной моей подруги я хожу исключительно по освещенным катетам и никогда не пытаюсь срезать путь по темной гипотенузе, — улыбается Лиза, пристегиваясь.

— Пообещай мне, что если нужна будет помощь или просто тупая рабсила, ты мне позвонишь, — прошу я, выруливая из двора.

— Пообещаю, если честно ответишь на один вопрос, — хитро прищуривается она.

— Сколько угодно. И максимально честно.

— Та водка действительно продавалась со скидкой? Или ты обманул бедную женщину?

Яркий свет режет глаза, а женский вопль вперемешку со злобным лаем бьет по ушам, и я в ужасе подскакиваю в чужой постели, спросонья не соображая, где я нахожусь и как сюда попала.

— Ваше Высочество! — я шлепаю по еще теплой от только что лежавшего на ней тела подушке, но никого не нахожу.

— Кто это? — ввинчивается в мозги противный до зубовного скрежета визг. — Что здесь делает эта девица? Ты что, водишь сюда своих шалав?

— Каких шалав? — растерянно переспрашивает мужской голос, который едва слышен за каким-то хриплым и очень злым лаем тойчика, что сейчас напоминает больше не игрушечную диванную собачонку, вечно дрожащую то ли холода, то ли от страха, а именно бесстрашного и отважного терьера, готового намертво вцепиться во вражескую конечность и удерживать ее до полной капитуляции агрессора.