Даматила — сильная черноволосая женщина, стоявшая перед ними — вдруг блаженно раскинула руки, улыбнулась сквозь щелки прищуренных глаз. Ее курлыкающий голос уподобился птичьему зову:

— Как мы только додумались до такого — оставаться всем вместе, чтобы врагам было легче нас перебить? Словно ванна с ароматной водой — блаженство, в котором я сейчас пребываю. Нам будто приготовили ванну, налили воду. И она наконец нас приняла…

Медлительная смуглая Шахара крикнула откуда-то сзади:

— Даматила!

— Даматила здесь, но глаз она не откроет.

— Ах, вот ты где. Это я.

— Что еще за «я»?

— Шахара.

— Шахара, говоришь…

— Даматила, теперь я всё могу высказать. Это тот огонь, который мы добыли в Исландии. Я летала над Хердубрейдом. Оно тогда уже полыхало, это пламя. Это самое пламя. Я узнала его!

— Верю, Шахара. Но сейчас закрой глаза и потом скажешь мне, что ты чувствуешь.

— Что?

— Закрыла глаза, Шахара?

— Да.

— Положи руки на затылок, как я, откинь голову. Не слушай, что они кричат. Ты должна только чувствовать. Вчувствуйся в свои пальцы, лицо, рот, вчувствуйся в свое тело, потом — в ноги, до самого низу, до стоп. Чувствуешь? Ах, я больше не могу говорить. Губы меня не слушаются. Ах, Шахара, я… Я не могу этого выразить. Оно опять здесь. Не бойся ничего, просто доверься чувствам. Оставайся на месте. Сладость нежность нежность дикость и сила. В моей шее, коленях, спине, в моих глазах. Ах! Что-то горит-струится. Вот. Я сама горю. Ни слова больше. Молчи.

Другая, погрузившись в себя, шептала:

— Не надо слов, Даматила…

Идатто вскарабкался на старый бук. Обхватив расколовшийся ствол, висел наверху; грезил, глядя поверх человеческого моря на все ярче разгорающееся пламя: «Увядшие листья. Воздух. Я позволю себе упасть. Позволю… упасть. О, помогите мне, кто-нибудь, чтобы я не исчез совсем!»

Тем вечером и той ночью командиры, борясь с собой, освободились от последних сомнений. Кюлин — ночью же — позвал командиров к себе: он хотел, прежде чем они расстанутся, дать каждому из них нечто… Знак, который можно хранить. Кюлин всегда имел при себе кинжал. На бронзовой рукояти был рельефный рисунок: открывшаяся гора, из жерла которой вырывается пламя. Кюлин раскалил кинжал и выжег знак на руке, чуть пониже локтя: сперва себе, потом — Идатто… В ту ночь такое клеймо получили все командиры. Они, почувствовав резкую боль, нагибались, зажмуривали глаза, но ни один не проронил ни звука. На рассвете первые маленькие группы, не прощаясь, покинули колонну. К полудню, когда костер догорел, еловая роща и долина реки Эр опустели.

НА ЮГО-ВОСТОКЕ этой земли высится огромная древняя остаточная гора. Она была когда-то куполообразной, но вода и дожди разрушили ее почти до основания. Верх стал плоским, западный склон полого понижается к просторной равнине. Вулканы кое-где проломили гранитные массы. Это Севенны[100]и плоскогорья Оверни, Фореза, Лионне[101]. Бурные речки сбегают по холмистым плато, попадаются здесь и узкие горные долины, базальтовые и трахитовые купола, прослойки шлаков и пепла. Один кратер уходит вниз на сотню метров. От глетчеров перевала Сен-Готард[102]берет начало Рона. По пути она вбирает в себя горные ручьи. Мчится по ущельям, выплескивает свои мутные воды в серпообразное Женевское озеро. Выходит из него ярко-синей. А когда она прорывается через Юру[103], с ней встречается текущая с севера нежная Сона. Воды смешиваются с водами, поворачивают на юг. Река, становясь все шире, стремится теперь по равнине, благоухающей лавандой и миртом. Соседние земли посылают ей новые воды. Альпы, которые породили Рону, еще раз ненадолго подступают близко к ней. После чего открываются: заболоченные берега; галька, рассыпанная по плоскому ложу; галечные поля вплоть до самого моря, пустынная дельта. Ленивые воды набухают и изливаются в море.

Гаронна течет на западе, через наносные земли, между мягкими всхолмлениями и виноградниками. На юге Пиренейские горы отливают белым голубым розовым. Вдоль атлантического побережья ветер создал естественную преграду — ланды: он брал песок с испанского берега, постоянно обтачиваемого морем, и громоздил на севере дюны.

В обширной области между двумя южными речными бассейнами было мало градшафтов. На морских побережьях блистали, грозили соседям Марсель и Бордо. Тулуза на Гаронне тоже громко заявляла о себе. Эти города, как и северные градшафты, вместе со своим населением спустились в глубину. По поверхности плодородных земель к северу от Пиренеев, как и по тем местам, где остался мусор от глетчеров ледникового периода, лишь изредка перемещались поселенцы. Жить они предпочитали в равнинном Провансе с его пальмами и апельсиновыми деревьями — в основном по берегам крупных рек.

Еще прежде, чем закончилась борьба за Гренландию, британские поселенцы маленькими группами начали покидать родные острова, где им грозило уничтожение. Пока и у них на севере спускались под землю дома, целые города, группы странствующих змей добрались до поросших платанами низовий Гаронны, до тамошних тучных пастбищ. Уайт Бейкер со своими людьми оказалась в тех краях, где когда-то правила Мелиз, свирепая королева Бордо: между Пиренеями, восточным горным массивом и океаном. Поселенцы двигались теперь по теплым пойменным лугам Шаранты[104], под зеленеющими благородными каштанами, темными вязами, лиственными кронами грецких орехов, среди виноградных лоз. В лесах, на залитых солнцем полянах, на бессчетных одичавших полях они встречались и смешивались с другими поселенцами, появившимися здесь раньше них, — полу-испанцами и африканцами.

Вырвавшись из градшафтов, змеи расцвели в долине реки Шаранты, по берегам широкой Гаронны. Они принесли с Британских островов свое темное учение о любовном странствии, об отрешенности. От Перигё и Бержерака[105]до устья Жиронды[106], где расточительные римляне построили оборонительные валы, кочевали змеи, мужчины и женщины, — то кроткие, то неистовые в своих чувствах. Мрак туман морозы холодные ветры, характерные для Британских островов, здесь отсутствовали. Власть градшафтов больше не ощущалась. Страх внушали только мистраль, опустошительные весенние и летние бури, да еще весенние наводнения, когда вода океана поднимается в широкое устье Жиронды и затопляет поля. Дремлющие пустоши, сады, золотой дрок, разрушенные дороги… Время от времени — молния, при виде которой змеи пригибались; самолеты и машины спустившихся в глубину градшафтов: они добывали из земли песок и камень, откалывали куски от не очень твердых скал, доставляли это сырье на свои фабрики Меки. Переселенцы, добравшиеся до морского побережья, видели и большие воздушные фрахтеры, которые регулярно — ежедневно — доставляли с севера соли кислоты каменные блоки. Чужеземцы беспрепятственно селились на этой плодородной земле. Селились в бывших крестьянских усадьбах, на фруктовых плантациях, заросших травами и виноградной лозой, на древних болотах и наносных почвах, на зеленых холмах, под высокими лавровишнями, рядом с дикими пышно ветвящимися акациями, склоняющими свои перьевидные листья над ручьями.