Иоанн открыл рот и показал ей язык.

— Посмотрите моё горло, доктор? — спросил он.

Элизабет наклонилась и поцеловала его, легонько прикусив язык губами.

— Солоновато, — сказал он, — я предпочитаю кисло-сладкий.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Великолепно, — ответил он.

— Нет, ты чувствуешь себя как раньше, — улыбнулась она. — Если что-то меняется сразу, значит, процедура прошла неправильно.

Иоанн улыбнулся ей в ответ.

— Я рад, что это сделал. И рад, что не чувствую никаких изменений. Меня радуют вопли чаек и шум моря, твоё тело великолепно, твои рыжие волосы напоминает мне о Мэри, и, поскольку я снял и выключил коммуникатор, никто не достаёт меня. В эту минуту и в эту секунду я счастлив.

— Расскажешь об этом Генеральной Ассамблее, — посоветовала Элизабет, садясь на кровать рядом с ним, — и Совбезу, когда они узнают, что верховный главнокомандующий ВС ООН четыре часа был без сознания.

— Человечество было обезглавлено, — Иоанн обнял её за мокрые плечи и провёл рукой по влажным волосам. — Ты пахнешь морем.

Элизабет положила руку на его грудь, покрытую седеющими волосами, и мягко опустила его на кровать. Комната опустела — специалист тихо вышел, затворив за собой дверь.

— Сейчас половина девятого? — спросил Иоанн.

— Да. У нас есть ещё полтора часа.

— Столько обычно даётся для отдыха после процедуры?

— А ты разве очень устал? — Элизабет распахнула его халат и провела рукой по животу: у него быстро началась эрекция.

— Сейчас устану, — он притянул её поближе к себе, целуя в шею и расстёгивая лиф бикини.

— Я тебя люблю, — сказала она, — но я говорила тебе, что в детстве подверглась насилию со стороны маньяка-педофила, который продержал меня в своём подвале три года, и я забеременела, и мне сделали аборт?..

— Ты намекаешь, — спросил он, входя в неё и отрывисто дыша, — что ты теперь стала… бесплодна, и мне стоит… не опасаться… последствий?

Элизабет рассмеялась и стиснула руки на его спине ещё крепче.

«Четыре часа перекодировки мозга, — подумала она, — и его гнетущая депрессия, из-за которой мы вместо секса занимались пресной саморефлексией, сгинула. Это не волны Средиземного моря и не архитектура Гауди, не хорошие новости из Африки и не моё тело заставляют его шутить и чувствовать прилив сил. Это полный курс НБп, это творение Стивена Голда даёт результаты спустя десять минут после процедуры. Чем пластичнее нейронные сети изначально, чем лучше восприимчивость мозга, тем скорейшего стоит ждать результата… Иоанн, мой милый… Я так рада, что ты теперь один из нас».

Утром, когда Алессандро вышел с рыбаками в океан, шёл мелкий дождь; к полудню тучи рассеялись, и чистое, глубокое синее небо прорезал хобот белого дыма — опять проснулся вулкан Дарвин и, кажется, к нему присоединился Альседо. В порт они вернулись к обеду и везли хороший улов — попалось несколько акул. Разделывали их здесь же, на мокром пирсе, и на пляж выползли охочие до объедков морские львы, а сверху пикировали альбатросы, скандаля с пухлыми бакланами.

Алессандро перекусил с рыбаками в баре неподалёку и выпил две бутылки ледяного пива; болевшие после ударного утра мышцы расслабились, рубашка и шорты, вымокшие от пота, высохли. Потом он помог развезти рыбу по отелям — вдоль побережья и в глубине острова, откуда открывались роскошные виды на леса, долины и равнины, на горы и силуэты вулканов, на далёкий голубой океан с белой пеной набегающих волн.

Алессандро вернулся домой к шести вечера — начинало темнеть, солнце катилось оранжевым шаром за линию горизонта. Он жил на первом этаже старенького двухэтажного дома, его окна выходили на озерцо, где жили розовые фламинго. Перед домом между двух высоких крепких пальм, под звуки мощного прибоя покачивался гамак.

Он сделал себе коктейль «Куба либре», надел панаму и улёгся в гамак, слушая, как усилившийся ветер шуршит пальмовыми листьями. С востока шли тучи, свет заходящего солнца отражался в них, чёрных наступающих гигантах, а шелест пальм и внезапно повеявший холодом ветер словно предупреждали о грядущей буре.

Француженка Валентайн, с которой Алессандро жил здесь последний месяц, закончила свою смену в кафе одного из близлежащих отелей и, придя домой, застала Алессандро спящим в гамаке. Она сняла с него панаму и потрепала за волосы; Алессандро проснулся и, открыв глаза, увидел её оголённый сексапильный живот — поверх загорелой кожи, обтягивающей кубики пресса, поблёскивало кольцо пирсинга. Алессандро потянулся и прижался к её животу губами; Валентайн засмеялась, взяла его за плечи и потянула с гамака; он тоже засмеялся, падая с ней на траву и задирая топ, утыкаясь носом в ложбинку на её груди, целуя её.

Валентайн отстранилась, поцеловала его в губы, и они ушли в дом, где несколько часов подряд занимались любовью. Было ли ему когда-нибудь так же хорошо, как сейчас с ней?.. С Беатрис в Риме? В той прошлой жизни, в любви с этой сентиментальной и целомудренной монашкой, которая дала ему только после известных слов? Или позапрошлым летом с той девушкой из Сенегала, когда он впервые после комы занялся сексом? Или, быть может, с дамой из Тегерана, с которой осенью 57-го они пересеклись в Новой Зеландии, в Веллингтоне?

Валентайн была смелой и ловкой, её тело — гибким и податливым; она вела, но всегда сверяла часы, предлагала эксперименты и шла навстречу его желаниям; её инициатива совпадала с тем, чего он хотел; даже во время оргазма они не сливались, как порой это происходит с возлюбленными, — даже в этот момент они оставались лишь любовниками, слегка заигравшимися в мимолётную связь.

Они любили друг друга, пока в городе не зажглись огни и заповедники не очистились от туристов. Розовые фламинго спокойно заснули, когда отдыхающие с их громкими криками переместились на пляжи, купаться в тёмном океане, не опасаясь акул на мелководье; окна дома Валентайн и Алессандро были распахнуты настежь, и проходящие мимо люди заглядывали в комнату и ободряюще присвистывали. Это было Алессандро по нраву.

Он уехал из Европы вскоре после суда над Каллумом. Прошло два с лишним года, но назад его не тянуло. Он объехал полмира — был в Кении, на Мадагаскаре, в Индонезии, в Таиланде и в Камбодже, в Новой Зеландии и в Тасмании; недолго задержался на Аляске и вот уже год странствовал по Южной Америке: Куба, Коста-Рика, Панама, Колумбия, леса Бразилии, горы Чили, Перу и — наконец — Эквадор, Галапагосы, где он задержался дольше всего и пока уезжать не планировал. Деньги на счетах, открытых для него Евросоюзом тридцать лет назад, давно закончились, но Алессандро успешно перебивался мимолётными заработками и ни к каким излишествам не стремился.

Когда он решил сбежать из старой Европы, покинуть этот новый большой мир с Сетью, с Манделой, с сослуживцем, превратившемся в террориста, с закрывающимися церквями, с выборами генсека ООН и постоянными спорами об НБп, его, как ни парадоксально, спасла та самая Сеть. Он нашёл целое сообщество людей, подыскивавших себе спутников для путешествий по миру: они стремились в какую-нибудь глушь, где коммуникаторы не могли поймать Сеть и превращались в бесполезный хлам, где можно было бы жить, не стремясь каждые десять секунд обновить ленту новостей.