По-видимому, массовые бомбардировки должны были по крайней мере нанести крепкий удар фирме. В любом случае их воздействие было ощутимым – один налет произвел разрушения крупповских построек на 25 акрах земли; следующий уничтожил 37 сооружений. Это вовсе не триумф меткости: просто трудно промахнуться. В Эссене у Круппа было 6 миллионов квадратных ярдов территории под заводами – в семь раз больше, чем центр города, – и к концу войны 30 процентов как не бывало. В результате налетов 23–24 октября 1944 года выведена из строя система электроэнергоснабжения: последняя атака 11 марта 1945 года парализовала «Гусштальфабрик». Судя по записям руководства, выпуск продукции сокращался после каждого интенсивного авианалета, и не все крупповцы потрясали кулаками, грозя небу. В течение 1944 года невыход на работу поднялся до 33 процентов. Тем временем 3 189 000 человек во внутреннем Руре, из которых 2 300 000 жили в шести больших городах, были охвачены беспорядками. Раз уж они не имели возможность уехать, то по крайней мере могли устроить скандал и временами так и поступали. Согласно британским данным (которые оспаривались), между первым и четвертым кварталами 1944 года добыча угля в Руре упала с 32,1 миллиона тонн до 17,8, а выплавка стали – с 3,4 миллиона тонн до 1,5.

Если цифры верны, то они отчасти оправдывают приказ о бомбардировках. Однако цифры податливы; с ними можно делать все, что захочешь. Статистические данные о поврежденных заводах ничего не говорили об огромных восстановительных ресурсах Альфрида. Он занимался восстановлением постоянно. «Гусштальфабрик» получил повреждения, признает «Сервей», «но в качестве цели, как заводу, производящему артиллерийские установки, ему, несомненно, уделялось большее внимание, чем это было оправдано его значением». То, что бомба сброшена на металлургический завод, не означало, что он был стерт с лица земли, даже при прямом попадании: «Многие более старые кирпичные стены были полностью разрушены, но у современных железобетонных зданий пострадали разве только крыши».

Величайший удар самоуверенности командования английских военно-воздушных сил нанесли офицеры союзных разведок, которые позже разыскали данные об объеме продукции, выпускавшейся Руром в годы войны. У этих налетов было одно следствие, которого поклонники стратегических бомбардировок никак не предвидели и не могли потом объяснить, а именно – в промышленных центрах, подвергшихся массированным налетам, выпуск продукции увеличился. Предсказанной Геббельсом «серьезной приостановки» так и не произошло. После войны Вилли Шликер – третий человек в министерстве вооружений и военных материалов после самого Шпеера и Карла Отто Заура, – так вот, он рассказал, что «насколько усиливались бомбардировки, настолько же росло и немецкое производство, так что в самый момент поражения, когда в Германии все рушилось, Рур давал продукции больше, чем когда-либо прежде». Шликер вспоминал, что Гитлер сказал Шпееру: «Дайте мне 600 танков в месяц, и мы уничтожим всех врагов во всем мире». «Генеральный штаб, – продолжает Шликер, – твердил вслед за фюрером: 600 танков в месяц! «600» стало магической цифрой. К концу 1943 года Германия производила тысячу танков в месяц… К ноябрю 1944 года, когда союзные армии уже ступили на германскую землю, Германия давала 1800 танков в месяц… Производство стремительно росло… К середине 1944 года производство самолетов достигло рекордной цифры – 3750 разного типа самолетов в месяц».

Несмотря на трудности с сырьем (которые, если смотреть правде в глаза, конечно же стали бы решающим фактором, если бы война продолжалась), Рур бил рекорды даже в те моменты, когда среди звезд кружили «патфайндеры» и открывались тяжелые люки бомбардировщиков. В 1944 году «бароны фабричных труб» поставили в три раза больше танков, чем в 1943 году, утроили резерв новых истребителей люфтваффе и выпустили в восемь раз больше ночных бомбардировщиков. Не только 1944 год в целом дал намного больше продукции, чем 1942 год, но и многие цифры производства последней четверти 1944 года оказались выше, чем в первые его месяцы. Фельдмаршал Вальтер Модель мог бы и по сей день держаться за Рур, если бы не катастрофа с транспортом. Всякий подвоз прекратился, потому что железнодорожная сеть превратилась в безнадежное месиво. Шликер заявил американским экспертам по бомбардировкам, что Рур «в конечном счете пал не из-за того, что бомбили заводы, фабрики и шахты, а потому, что ведущие к нему железные дороги были порализованы в результате разрушения путей и забиты сгоревшими паровозами, и просто не было никакой возможности вывозить по 30 тысяч тонн готовой продукции, которую ежедневно давали рурские заводы. В конце концов в январе и феврале 1945 года Рур был задушен собственной продукцией – он не остановил конвейер из-за грохота бомб».

Говоря об эффективности того, что сэр Артур провозгласил как «третий фронт», нельзя все же игнорировать моральную сторону бомбардировок женщин и детей (и военнопленных, и узников концентрационных лагерей), то есть то, что, по словам некоторых критиков – включая англичан со специальной подготовкой, – труднее всего выносить. Генерал-майор Фуллер, наиболее непримиримый, называл воздушные налеты «избиением гражданского населения». Честер Уилмот писал, что «в таких городах, как Кельн и Эссен, не осталось ничего, что еще могло бы быть сожжено, и новые бомбовые разрывы уже не могли сделать больше, чем сотрясать обломки. Лидделл Харт сравнивал «высокую стратегию» с методами монголов XIII столетия. На все это маршал авиации, обиженно надувшись, ответил, что «во всех нормальных войнах прошлого и не слишком отдаленного тоже обычной практикой было брать в осаду города, и, если они отказывались сдаться, когда их призывали к этому с соблюдением всех необходимых формальностей, все живое в них в конечном счете предавалось мечу». Генерал Фуллер в ответ едко заметил, что экскурс в историю сэра Артура столь же неадекватен, как и его бомбежки. Когда 30 тысяч человек были вырезаны в Магдебурге во время Тридцатилетней войны, то весь христианский мир выражал протест, хотя это зло было совершено после их отказа капитулировать. В XVIII и XIX столетиях многие города подвергались штурму, однако намеренные злодеяния были исключением из правила. Англия, настаивал Фуллер, теперь оказалась перед судом своей собственной совести.

Но эти вопросы могли ставить люди чести; нацисты же лишились права судить кого-либо. Некоторые считают, что даже массированная бомбардировка германских городов все же имела стандартное оправдание «за убийство мирных граждан», несмотря на тот факт, что истребление нацистами людей началось задолго до нее. Альфрид не приносил извинений.

В дни поражения, как и в дни победы, Альфрид сохранял деловую невозмутимость. Вывести его из равновесия было невозможно. На вилле «Хюгель», почти не пострадавшей, от сезона к сезону сохранялся прежний бессмысленный распорядок, поддерживаемый, вопреки очевидности, безрассудной верой, что фюрер все-таки знает, что делает. Директора и управляющие, размещенные в комнатах для гостей и в малом доме, не видели другого выхода, а потому убеждали себя, что счастье вот-вот улыбнется Германии.

Это было как в пьесе Брехта. Как-то в декабре эскадрилья «Ланкастеров» воспользовалась ранними сумерками и появилась во время коктейлей. Альфрид не пожелал выйти в парк. Возможно, ему надоели небесные рождественские елки, а к тому же снаружи было холодно. Суп подали с запозданием. Альфрид выглядел раздосадованным. Затем дворецкий совершил кощунство – он подал к мясу мозельвейн! Альфрид посмотрел на свой светлый бокал и осведомился, что случилось с красными винами. Дворецкий объяснил, что в помещениях для слуг чуть не начался пожар. Брови Круппа поднялись – какое отношение имеет пожар к вину? Дворецкий, запинаясь, проговорил, что бомба повредила водопровод – на вилле нет воды. Лоб владельца обезвоженной виллы все еще был наморщен. «А чем же, – спросил он, – потушили пожар?» – «Шатонеф дю пап, – пробормотал несчастный дворецкий, – французским красным вином». Альфрид недоверчиво посмотрел на него и сказал: «Вот как! Не может быть. Это уж чересчур». Он повертел в пальцах вилку из литого золота, повертел в пальцах ложку из литого золота, а потом торжественно отхлебнул из своего бокала. «Ах так! Хорошее вино», – сказал он спокойно. Обед продолжался без дальнейших происшествий и завершился партией в скат – Альфрид мастерски выиграл.