Анджела не поспевала за Юджином в этих его внутренних блужданиях. Правда, она одевалась теперь только у лучших портних, покупала прелестные шляпки и самую дорогую обувь, разъезжала в наемных экипажах и в автомобиле своего мужа, но воспринимала она все иначе, нежели он. Эта жизнь представлялась ей сном наяву, счастьем, нахлынувшим так внезапно и в таком изобилии, что в долговечность его не верилось. Она не могла отрешиться от мысли, что Юджин в сущности и не издатель, и не редактор, и не финансист, а только художник и художником останется. Возможно, что его случайная профессия даст ему богатство, и славу, и деньги, но когда-нибудь он все это бросит и вернется к искусству. Свои сбережения он вкладывал в верные предприятия, – по крайней мере ей они казались верными, – и эти ценные бумаги, преимущественно такие, которые всегда можно было превратить в наличность, представлялись ей надежным обеспечением на будущее, гарантией душевного покоя. Но откладывали они немного. У них уходило на жизнь около восьми тысяч в год, и расходы не только не уменьшались, а постоянно росли. Юджин становился все более расточительным.

– Не слишком ли часто мы устраиваем приемы? – пыталась однажды запротестовать Анджела.

Но он только беспечно отмахнулся, сказав:

– Мне нельзя иначе, раз я занимаю такой пост. Наши приемы создают мне престиж. Люди в моем положении вынуждены это делать.

В конце концов у Юджина стали бывать действительно выдающиеся люди, самые блестящие представители различных кругов и профессий. Они ели за его столом, пили его вина, завидовали его богатству и мечтали занять его место.

Между тем Анджела и Юджин не только не сближались духовно, а, наоборот, отдалялись друг от друга. Анджела ничего не забыла, она так и не простила Юджину его ужасной измены и не верила, что он окончательно излечился от своих гедонистических наклонностей. В их доме бывало много красивых женщин, для которых Анджела устраивала то чай, то завтрак или вечерний прием. С помощью Юджина затевались интересные вечера, так как ему не стоило никакого труда собрать у себя талантливых музыкантов, актеров, литераторов и художников. Среди его знакомых было много мужчин и женщин, которые умели делать с присутствующих моментальные наброски карандашом или углем, показывать фокусы, выступать с имитациями, петь, танцевать, играть, декламировать, рассказывать смешные анекдоты. Он настаивал на том, чтобы приглашения рассылались только признанным красавицам, так как ему не доставляло никакого удовольствия смотреть на уродин, и, как ни странно, находились десятки женщин, которые не только были необычайно красивы, но к тому же и пели, танцевали, играли на сцене, сочиняли романсы, рассказы и драмы. Почти все они были прекрасными собеседницами, их нетрудно было развлекать, – вернее, они сами себя развлекали. Излюбленным номером Юджина, по его собственному выражению, было втиснуть человек пятнадцать – двадцать в три-четыре машины и в три утра, после званого вечера, отправиться в загородный ресторан завтракать и любоваться восходом солнца. Такой пустяк, как семьдесят пять долларов за автомобили или тридцать пять долларов за завтрак, нисколько его не смущал. Какое это ни с чем не сравнимое удовольствие – достать кошелек и вынуть четыре, пять или шесть десятидолларовых бумажек, зная, что такой расход тебе нипочем: ведь будут еще деньги, и из того же источника. Юджин мог в любое время послать к кассиру за пятьюстами или тысячей долларов. Он всегда имел при себе от ста пятидесяти до двухсот долларов наличными, не говоря уже о чековой книжке, и чаще всего расплачивался чеками. Ему было приятно доказывать себе, что его имя всем известно, и его действительно все знали.

«Юджин Витла! Юджин Витла! Еще бы! Замечательно милый человек!»

Или: «Это просто изумительно, как ему удалось так высоко взлететь!»

Или: «Я был вчера у Витлы. Смею вас уверить, что вы в жизни не видали такой очаровательной квартиры! Просто чудо! Какой у них там замечательный вид!»

Люди делились друг с другом впечатлениями о значительных лицах, которых приглашал Юджин, о знаменитостях, которых можно встретить в его доме, о красивых женщинах и о чудесной панораме, открывавшейся из его окон. «А миссис Витла – какая милая женщина!»

Но во всех этих разговорах было немало пренебрежения и зависти, а в отзывах о миссис Витла обычно недоставало тепла. Она не считалась такой обаятельной личностью, как ее супруг, хотя мнения на этот счет расходились. Те, кто искал в людях ум, лоск, остроумие, непринужденность обхождения, превозносили Юджина и далеко не так симпатизировали Анджеле. Те же, кто ценил в человеке положительность, искренность, постоянство и такие безыскусственные добродетели, как преданность и трудолюбие, восхищались Анджелой. Всем было ясно, что она – верная слуга своего мужа, что она перед ним преклоняется.

«Очаровательная маленькая женщина, совсем в домашнем вкусе. Непонятно, как он мог на ней жениться. Они так не похожи друг на друга. И все-таки между ними, кажется, много общего. Странно, не правда ли?»

В те дни, когда Юджин приближался к вершине своего успеха, на его пути снова появился Кенион С. Уинфилд, – Уинфилд, бывший сенатор штата Нью-Йорк, президент Лонгайлендской компании недвижимых имуществ, основатель новых поселков, скупщик земельных участков, финансист, художник, человек, близкий Юджину по типу и темпераменту. В обществе много говорили о его необыкновенных операциях с земельными участками. Высокого роста, худощавый, с черными волосами и в меру крючковатым носом, Уинфилд был любезен, умен, преисполнен чувства собственного достоинства и неиссякаемого оптимизма. В свои сорок восемь лет он мог служить прекрасным примером светского человека, обладающего инициативой, пылким воображением и организаторскими способностями – вместе с изрядной долей хладнокровия и здравого смысла, необходимых для того, чтобы удержаться на ногах в мире, где идет борьба не на жизнь, а на смерть. Он не был великим человеком, но так близко подходил под это определение, что многие обманывались на его счет. Его черные глаза, глубоко сидевшие в орбитах, сверкали каким-то странным блеском, в них даже чудился красноватый огонек. Бледный, с чуть впалыми щеками, он смахивал на салонного Мефистофеля, но в нем не было ничего дьявольского в обычном смысле этого слова, – в нем жила душа артиста, гибкая, изворотливая, проницательная. Его система заключалась в том, чтобы, снискав расположение людей с деньгами, вытягивать у них те огромные суммы, которые нужны были ему для осуществления проектов, вернее, фантазий, рождавшихся у него беспрестанно. Эти фантазии всегда значительно превосходили емкость его бумажника: но в них было столько прелести, что люди увлекались и вместе с Уинфилдом строили воздушные замки.

Уинфилд был прежде всего спекулянтом недвижимым имуществом, а затем – мечтателем и прожектером. Прожекты его заключались в том, чтобы строить близ города уютные поселки, где хорошенькие коттеджи, гладко вымощенные, обсаженные тенистыми деревьями улицы, канализация, газ, электричество, удобное железнодорожное сообщение, трамвай и прочие атрибуты цивилизации создавали бы идеальные условия жизни для преуспевающих горожан. Такой поселок должен был стать прибежищем для избранных, местом приятным и спокойным, достаточно уединенным и в то же время неразрывно связанным с сердцем Нью-Йорка – города, которым Уинфилд горячо восхищался. Он родился и вырос в Бруклине и был политиком, оратором, страховым агентом, подрядчиком и так далее. Ему удалось создать целый ряд пригородных поселков – Уинфилд, Санисайд, Руритания, Вязы – на площади в сорок, пятьдесят, сто и двести акров, которые с помощью «Ч. Д.» (как он сокращенно именовал чужие деньги) он разбил на кварталы, засадил деревьями, кое-где распланировал скверы и проложил бетонные тротуары, закрепив единство своего архитектурного замысла множеством ограничительных правил. Всякий, кто приезжал присмотреть себе участок в одном из усовершенствованных поселков Уинфилда, неизменно обнаруживал, что самый лучший участок, расположенный в центре всяческих благоустройств по последнему слову науки и техники, отведен под великолепный особняк, который мистер Кенион С. Уинфилд собирается строить лично для себя. Надо ли говорить, что эти особняки так никогда и не были построены. Покупателям рассказывали, что мистер Уинфилд объездил весь мир, видел на своем веку много красивых мест, но выбрал Уинфилд, или Санисайд, или Руританию, или Вязы, как единственный уголок на земном шаре, где он желал бы провести остаток своих дней.