Собираясь куда-нибудь на воскресенье, Колфакс говорил Юджину:

– Я пришлю за вами машину ровно в два (как будто у того не было своего автомобиля). Смотрите же, будьте готовы.

В назначенный день ровно в два огромный синий лимузин Колфакса подкатывал к дому, лакей Юджина выносил чемоданы, принадлежности для гольфа и тенниса и всякие мелочи, которые могли понадобиться его хозяину, и машина уезжала. Иногда Анджела оставалась дома, порою же, когда Юджину удавалось это устроить, он брал ее с собой; но он убедился, что лучше соблюдать такт и мириться с пренебрежением, выказываемым его жене. Он всячески старался успокоить ее. Отчасти ему было жаль Анджелу, но, с другой стороны, он чувствовал, что Колфакс в известной мере прав, делая между ними различие. Анджела не совсем подходила к тому обществу, где стал вращаться Юджин. Люди там были суше, дипломатичнее, чем Анджела, они лучше владели собой. Не по ней были эти искусственные манеры и интонации, эта наигранность чувств, и вряд ли она когда-нибудь их усвоит. На самом деле Анджела была не менее – если не более – изящна и мила, чем многие представительницы «четырехсот семейств», но она не обладала ни бойкостью ума, ни плоским и пошлым самодовольством или развязной самоуверенностью тех, кто блистает в высшем свете. А Юджин легко подражал их манерам, независимо от своих истинных чувств.

– О, это не важно, – говорила в таких случаях Анджела. – Ведь ты так поступаешь из деловых соображений.

Но все же это обижало ее, и даже очень. Анджела чувствовала себя в таких случаях оплеванной. Но делать было нечего. Колфакс подбирал угодное ему общество, ничем не стесняясь. Он считал, что Юджин годится для светской жизни, а Анджела – нет, и, не задумываясь, подчеркивал это различие.

Таким образом, Юджин познакомился с интересным явлением в жизни привилегированных кругов: он узнал, что здесь нередко принимают одного из супругов, но не принимают другого, и это считается в порядке вещей.

– Это, кажется, Берквуд, – сказал однажды при нем некий молодой щеголь, отзываясь об одном филадельфийце. – И зачем только его приглашают? Жена у него очаровательная. Но сам он совершенно невозможен.

В другой раз в Нью-Йорке он был свидетелем того, как дочь хозяйки, узнав о приходе дамы, муж которой сидел тут же за столом, спросила мать:

– Кто ее пригласил?

– Я, право, не знаю, – отвечала та. – Только не я. Вероятно, явилась по собственному желанию.

– Надо же быть такой бесцеремонной! – пробормотала дочь.

Когда эта женщина вошла, Юджин понял, в чем дело. Она была некрасива и неумело и безвкусно одета. Юджина поразило такое отношение, однако отчасти он его понимал. Но ведь этого нельзя сказать об Анджеле. Она хороша собой, стройна, изящна. Единственное, чего ей не хватает, это томно-пресыщенного выражения. Ну что ж, очень жаль.

У себя дома и в своем кругу он старался вознаградить ее за это приемами, которые раз от разу становились все более блестящими. Вначале, когда они только приехали из Филадельфии, Юджин просто приглашал к обеду несколько человек – обычно старых друзей, – так как еще не слишком был уверен в себе и не знал, кто пожелает прийти и поздравить его с новыми успехами. Он и сейчас не возгордился, сохранив теплое чувство к тем, кого знал в молодости. Правда, теперь как-то само собой получалось, что он сходился главным образом с богатыми, видными людьми. Но он по-прежнему любил своих скромных друзей, которые были дороги ему и в память о минувших днях, и просто сами по себе. Многие приходили занять денег – в прежние времена Юджин часто завязывал дружбу с такими людьми, из которых выходят вечные неудачники. Но главным образом их привлекала его слава.

Юджин был близко знаком с большинством своих выдающихся современников, видных деятелей искусства и литературы, и в их обществе проводил много приятных часов. За его столом можно было встретить художников, издателей, оперных певиц, актеров и драматургов. Его видный пост, его квартира, расположенная в таком прекрасном месте, и радушное гостеприимство – все это завербовывало ему друзей. Он любил подчеркнуть, что нисколько не изменился, что ценит людей простых, милых, безыскусных, что именно это и есть великие люди, и сам не сознавал при этом, каким разборчивым стал в знакомствах. Его тянуло к людям богатым, с именем, к людям красивым, сильным и одаренным, – другие его уже не интересовали. Он их почти не замечал. Разве только, чтобы пожалеть или подать милостыню.

Тому, кто никогда не знал перехода от бедности к роскоши, от неприглядного серенького существования к изысканной светской жизни, трудно и представить себе, до какой степени эти новые впечатления покоряют и очаровывают неопытную душу, заново перекрашивая весь мир. Жизнь, кажется, только и делает, что создает новые обольщения и совершенствует иллюзии. Собственно говоря, все в жизни – иллюзия и обольщение, кроме разве той первичной субстанции или принципа, который лежит в основе мироздания. Таким обольщением является жизненная гармония для тех, кто знал в жизни одну лишь борьбу, а людям, которые всегда жили в бедности, роскошь представляется прекрасной мечтой. Юджин, благоговевший перед красотой и ценивший все то изощренное и совершенное, что способен создать изобретательный ум человека, всецело подпал под обаяние более утонченного мира, который теперь его окружал и влиянию которого он незаметно для себя все больше поддавался. Он необычайно быстро усваивал все новое, на чем останавливался его глаз или что давало особенное удовлетворение его эмоциональной натуре. Ему уже казалось, что он всегда жил этой жизнью избранных, неотъемлемыми атрибутами которой были загородные дома, роскошные особняки, городские и загородные клубы, дорогие отели, туристские гостиницы, автомобили, курорты, красивые женщины, изысканные манеры, требовательный и тонкий вкус и общая слаженность и гармония. Вот где был тот истинный рай, то воплощение материального и духовного совершенства, о котором мечтал мир и к которому он постоянно стремился, изнывая от тяжелого труда, беспорядка, убожества мысли, душевного разлада, взаимного непонимания и всяческих неустройств, представляющих удел человека на земле.

Здесь, казалось, не знали болезней, усталости, расшатанного здоровья, превратностей судьбы. Все, что вызывает беспокойство, что вносит разлад, все, что есть неприглядного в человеческом существовании, тщательно скрывалось, и глаз видел только красоту, здоровье и силу. По мере того как Юджин достигал новых ступеней благосостояния, его все больше поражало, с какой готовностью и рвением сама жизнь как будто поощряет здесь пристрастие к роскоши. Он увидел столько незнакомого и увлекательного для него как для художника – великолепные загородные виллы, содержавшиеся в образцовом порядке, загородные клубы, отели и приморские курорты на лоне неподражаемо живописной природы. Он узнал, как безупречно организованы все виды спорта, развлечений и путешествий для избранных, узнал, что есть тысячи людей, которые этому посвящают всю жизнь. Правда, такая беззаботная жизнь была ему не по карману, но он получил возможность проводить в этих удовольствиях хотя бы свой досуг и мечтал о том, что когда-нибудь ему можно будет совсем не работать. Он знал, что прогулки на яхте и в автомобиле, игра в гольф, рыбная ловля, охота, теннис или поло являются единственным занятием многих богачей и что среди них числятся даже рекордсмены. Карты, танцы, банкеты, просто безделье – вот все, что, казалось, наполняло целые дни множества его знакомых. Юджин мог только восхищаться такой жизнью, как мимолетным зрелищем, но и это было неплохо, – раньше ему даже одним глазом нельзя было на это взглянуть. Он начинал понимать, как организован мир, каких высот достигает богатство, в каких пучинах тонет бедность. От унизительной бедности до вершин благополучия – какое расстояние!