завтра ночью, ровно в два часа. Через час место происшествия приберут, а тело утилизируют. Видимо, эту часть плана нельзя было передвинуть по времени. Придётся плясать от неё. Феста возмущало то, что центральное место в плане уделили операции по зачистке территории, а не самому убийству.

А вот предположим, что сегодня ночью человек поест быстро – предположим, уже закончил, предположим, он поднялся по лестнице, представим, что вот сейчас он уже стоит на пороге – тогда я бы его убил. А если я решу подождать здесь пятнадцать минут – тогда ведь именно это и произойдёт? Какая разница, будет ли момент завершения продиктован осторожностью или определён обстоятельствами?

Фест снова обошёл стены и половицы, осознавая, что на это уходит больше времени, чем нужно, провоцируя смену плана, бросая вызов судьбе – судьбе объекта. Но человек не торопился домой, очевидно, наслаждаясь прогулкой – а кто бы не наслаждался, почти всё время сидя взаперти? – и ещё через пять минут Фест закрыл и запер за собой дверь, спустился по лестнице, прижав пистолет к правой ноге, как предстояло сделать завтра ночью, и выбрался на улицу. Отложил пистолет, не оглядываясь, запер за собой и входную дверь, пересёк улицу по прямой и стал ждать в тени у входа в лавку торговца тканями.

Прождал ещё пятнадцать минут, и вот объект вынырнул с противоположной стороны и вошёл в дверь здания.

Фест вновь пересёк улицу и остановился в узком пространстве между постройками, чтобы понаблюдать за окнами. Менее чем через минуту после того, как щуплый человек вошёл в пансион, слабое свечение в ближайшем окне сменилось более ярким – хозяин комнаты зажёг свой фонарь.

Это было то самое окно. Он вышел на нужного человека.

Что, если завтра тот уйдёт ужинать и умрёт, как только вернётся, а не в два часа ночи? Что, если тело пролежит в комнате несколько часов, а не шестьдесят минут? Трупное окоченение может осложнить задачу утилизационной бригады, но Фест в этом сомневался. В конце концов, гарантия удачного завершения операции того стоила – разница между тем, чтобы самому ступить в непроглядную темноту комнаты, где может таиться что угодно, и тем, чтобы ждать в непроглядной темноте человека, который думает, что комната пуста, была весьма ощутима.

Завтра в это же время он придёт сюда снова. Если человек выйдет, Фест встретит его, когда тот вернётся.

* * *

Чунг Тхан сидел на кровати, допивая тёплую кока-колу. В отсутствие часов он знал лишь то, что сейчас немногим позже трёх. Целых два часа до сумерек, которые подарят ему долгожданную свободу.

Он попытался выпрямить спину и сосредоточиться лишь на дыхании, лишь на дыхании.

Замереть без движения, когда хочется действовать, и подавлять своё нетерпение – это ощущение щекочет нервы и кажется чуть ли не запретным из-за сопутствующей ему лёгкой тошноты. Совсем как краденая водка. Когда Хао стянул ту бутылку у старика из хижины. Старик зарыл её в печной золе, потому что жена у него умерла, а сам для себя он никогда не готовил. В бутылке осталась недопитой почти половина, и мы выпили её до капли, даже не отмыв от копоти, и как были, с чёрными ладонями и чёрными лицами гуляли по облакам, распевая чудесные песни. Учитель тогда над нами посмеялся. Он всегда называл меня Монахом. Он-то думал, что я останусь…

Тогда он познал умение сидеть неподвижно. Научился проводить значительную часть каждого дня в тишине, научился ограждать мир от своего присутствия. Теперь мир жил в его разуме, захватывал его одиночество, будто вирус, мысли проползали, прорастали, просачивались дождём через его медитацию, и каждая пронзала его ум.

Он попытался медитировать, стоя на коленях на полу, но это только замедлило течение времени. Было ещё светло, ещё далеко до пяти вечера, но вдруг с лестницы послышались шаги, раздался стук в дверь, он отпер замок, открыл и увидел, что перед ним стоит тот самый остролицый, похожий чем-то на кота сержант армии США.

– Здорово, агент ноль-ноль-семь! Помнишь меня?

Говоря, он подался вперёд, и Чунг отступил в сторону, но не закрыл двери, пока американец не велел ему жестом это сделать.

– Как делишки, братишка? Всё хиханьки да хаханьки?

Чунг вспомнил, что американца зовут мистер Джимми.

– О да, – заявил мистер Джимми, – это как прыгнуть в яму с заражёнными пауками, и мне это нравится!

От недоумения Чунг улыбнулся.

– Где же Хао? – Американец посмотрел на часы. – Здесь этого гондона нету, такие, стало быть, новости на сегодня? – Мистер Джимми проделал четыре шага к окну, положил руки на подоконник и высунул голову, чтобы осмотреть узкое пространство, через которое открывался вид на кусочек улицы. Обернулся к Чунгу: – Что ж, ненавижу впрыскивать негативные штаммы. Ужас, до чего неохота это говорить. Но я всё-таки скажу: этот мелкий гондон не придёт. А это значит, что мы проебались – либо частично, либо полностью. У тебя ещё кола есть?

– Нет, спасибо.

Мистер Джимми снова пересёк комнату и сел у двери, прислонившись спиной к стене, выпрямив одну ногу и закинув другую на неё. Очевидно, он собирался остаться.

– Куришь?

– Я любить сигалета.

Он залез в карман рубашки, закурил и бросил Чунгу пачку и зажигалку.

– Мальборо.

– Ага. Так, я пытаюсь думать. Так что давай заткнёмся.

Чунг встал, запер дверь, сел на кровать и тоже закурил, стряхивая пепел в горлышко пустой бутылки из-под колы.

– Вот как затянусь в последний раз этой хуёвиной, там и видно будет. Либо свалю отсюда на хер, либо придётся ещё здесь поторчать. – Сержант сделал глубокую затяжку. – Твою-то мать! Значит, придётся тут поторчать ещё.

Они молча докурили, и Чунг бросил свой окурок в бутылку, а сержант положил на пол и притоптал каблуком. В этот миг Чунг понял, что не догадался ни предложить ему пепельницу, ни воспользоваться ею сам.

– Слушай, парень. Хао тебе друг?

– Хао – мой друг.

– Хороший друг?

– Хороший друг.

– Верный друг? – крепко сцепил в замок пальцы мистер Джимми. – Из таких, что, типа, готовы с тобой в огонь, в воду и прямиком в адское пекло?

Чунг, похоже, уловил суть вопроса. Он выпятил губы, развёл руками и пожал плечами, как делали виденные им французы. Сержант вскочил на ноги, но не собирался уходить. Он подошёл к Чунгу с протянутой пачкой сигарет и болезненным ужасом во взгляде. – Двойной агент! Смех да и только, бля! Да в этом вашем Южном Вьетнаме, в этой сраной дыре каждая живая тварь служит и нашим, и вашим!

Чунг взял