село Зяба; на левом берегу – посёлки ЛПК, Щитовой, Падун, Порожский и строящийся возле ГЭС – Энергетик; пос. Анзеби (в народе – Анзёба) переименован в 1963 г. в пос. Чекановский в память известного ученого – географа и исследователя Восточной Сибири А. П. Чекановского (1832-1876), сосланного в село Падун за участие в польском восстании в 1863 г.; со временем посёлок ЛПК стал называться городом Братском, остальные так и остались посёлками; с конца 1950-х годов, когда ещё мало было построено жилья из двухэтажных брусчатых домов и бараков, многим приходилось жить в палатках, но, конечно, не в летних туристических или военных, а в больших квадратных минимально благоустроенных: немного утеплённых, стояла внутри большая печка, которая отапливалась дровами – условия эти в сибирские морозы более, чем спартанские; народ читал про это в «Комсомольской правде», но не воспринимал как что-то необычное. В мой приезд на работу в Братск в октябре 1962 года палаток уже не было нигде, кроме одного места, официально называемого «Палатки» и расположенного на опушке леса, напротив (через дорогу) одноэтажного деревянного здания управления строительством БЛПК; когда я впервые в морозный день увидел этот маленький посёлок на двадцать палаток, из которых дымили трубы, то был поражён – как можно там жить? Конечно, вскоре отважных строителей переселили.

Живописная многокилометровая автодорога, проходящая вдоль извилистого побережья Братского водохранилища, соединяла пос. ЛПК с пос. Падун; далее она шла через пос. Энергетик и плотину Братской ГЭС в пос. Гидростроитель. Стройплощадка БЛПК располагалась в 5 км от пос. ЛПК, а к моему стройучастку надо было идти ещё 1,5 км до самого дальнего объекта – распиловочно-окорочного цеха (РОЦ); напротив, через залив водохранилища, находился старый посёлок лесорубов Порожский (в народе – Порожки).

II

«Главное, ребята, сердцем не стареть!»

(из песни)

Итак, начался новый этап моей жизни. Посёлок «Щитовой» (в обиходе – Щитовые), в котором мне предстояло жить, был построен два года назад на совершенно открытой, продуваемой всеми ветрами голой местности, расположенной в нескольких километрах от основного посёлка ЛПК – будущего центра города Братска: в посёлке имелось около сотни бараков, в которых жили тысячи демобилизованных солдат, а также вербованные, приехавшие на стройку добровольно со всех концов страны; были в посёлке столовая, кинотеатр, библиотека. В деревянном щитовом бараке посредине проходил длинный коридор, а по сторонам находились комнаты, стены в которых оклеены обоями; имелись общая бытовая комната, в которой, возвращаясь потными с работы, умывались холодной водой; такой роскоши, как горячий душ, не было, а баня имелась только в посёлке ЛПК; в небольшой комнате-кухне стояли две электроплиты; туалет (общественный сортир) находился на улице в 30 метрах от группы бараков – это был деревянный сарай на шесть очков, без дверей, продуваемый холодным ветром, и обросший дивными сталактитами нечистот, которые безжалостно и зловонно таяли по весне; вы усмехнулись или вас перекосило от отвращения – мне безразлично; а территория посёлка с горами выбрасываемого мусора зимой не убиралась, была сильно захламлена. Посетивший однажды Щитовые министр лесной промышленности СССР Орлов, сказал неосторожно при свите: «Это намного хуже того, что я недавно видел в Бухенвальде»; неосторожно сказанные слова разнеслись по всей Всесоюзной ударной комсомольской стройке, вызвав возмущение молодых строителей коммунизма.

Жил я в щитовом бараке в комнате с тремя рабочими, замечательными добрыми ребятами. Старший из них, 26-летний Алексей (Лёша), выше среднего роста парень с загорелым остроносым лицом; опытный шофёр грузовика, часто по вечерам химичил со своими путевыми листами, которые ему доверял механик гаража, пьяница; Лёша любил читать детективы и рассказывать интересные истории, анекдоты, разыгрывать кого-нибудь; помню, что в течение последующего времени, когда я уже здесь не жил, по осени он всегда дарственно снабжал нашу молодую семью овощами в большом количестве, привезёнными с колхозных полей и спрятанных под кузовом.

22-летний отличный плотник Толя, демобилизованный из ГДР, активный комсомолец, дружелюбный, организатор комсомольской дружины посёлка по защите от бандитов и хулиганов – случались здесь драки и убийства; был он одного роста с Лёшей, но мальчишеское лицо его совсем светлое и даже когда он говорил что-то серьёзное, оно выражало доброжелательность; он влюбился в Веру, черноволосую скромную девушку, которая работала в столовой посёлка; через много лет в 1980-х годах я встретил его, уже отца семейства, который 25 лет проработал на стройке, был активен, потерял здоровье, поседел, ибо работа плотника на морозе очень непростая; живёт с Верой и детьми в согласии, но жильё этой семьи оставляет желать лучшего, а благоустроенную квартиру так и не выделили; стало жалко его, обнялись, простились, приглашал заходить в гости, но не случилось.

Крепыш Яша, очень маленького роста, водитель огромного трёхосного лесовоза, прибыл в Братск из авиационной части; звали мы его Яшенька, подтрунивал над ним Лёша: «Как ты управляешься с машиной, если с трудом влезаешь на подножку?», но Яша не отвечал ему, был занят своим делом: отлично вырезал из толстого оргстекла модели военных реактивных самолётов, дарил их друзьям. В комнате при слабых морозах было относительно тепло и иногда по вечерам, когда неохота идти в столовую, готовили ужин на плитке. После трудового дня мы спали крепким сном, но в одну из первых ночей я проснулся от яркого света: ребята сбрасывали с постелей живых клопов и на полу давили; откуда они приходили? Я отвернул отклеившийся кусок обоев и увидел, как по ним и обнажённой деревянной стене ползают сотни живых клопов; такого количества до или после никогда в жизни не видел, а «спасало» нас то, что мы после работы спали как убитые; в полседьмого утра вставали, умывались и шли в столовую; позавтракав, выходили к веренице грузовиков, МАЗов, оборудованных будками; толпа штурмом брала заднюю подножку к узкому проёму, в который мог протиснуться только один человек, а остальные толкались, повиснув на поручнях гроздьями, дожидаясь очереди за счастьем влезть в будку; внутри по сторонам были лавки («плацкарта»), но основной народ, как селёдки в бочке, размещался в середине кузова, иногда в полтора этажа друг на друге. В полвосьмого зимой ещё темно, в будке света нет, и не важно мужчины или женщины – вся плотная масса людей в полном молчании ехала полчаса на предзаводскую площадку БЛПК, откуда рабочие быстро расходились по объектам, бригадиры строго спрашивали за опоздание. Приехав, я всегда сначала посещал диспетчерскую СМУ и участок механизаторов, чтобы отстоять заявленные накануне транспорт и механизмы для участка. В конце дня рабочих увозили те же будки в пять часов, а я с мастерами и прорабами, задерживаясь на работе для