Каковы бы ни были ее расстройства, Алта представляла свой брак в благоприятном свете. «Пармали красив в своих мыслях обо мне и в заботе обо мне и, если бы он сделал по-своему, ничто не волновало бы меня и не беспокоило бы меня ни минуты, – писала она отцу. – Благодаря ему моя жизнь – это долгая радостная песня». Тогда как у Пармали были достаточно холодные отношения с детьми, Алта уверяла отца, что они «любят его так нежно и уважают его так сильно, что им тяжело видеть даже мельчайшую тень, омрачающую его лицо»93. Комплимент можно прочитать и как свидетельство страха, который дети испытывали перед ним.

Купив ферму, Алта и ее муж все больше перебирались в сельский мир, ходили по слякоти полей и выращивали кукурузу, овес, картофель, гречиху и яблоки. Письма Алты полны разговоров о вспахивании, молотьбе и навозе. Заинтересовавшись генетическими теориями Грегора Менделя, Пармали начал экспериментировать с научным сельским хозяйством и изучал способы увеличить урожай картофеля, молочного скота и кур. Посетители Маунт-Хоуп с большей вероятностью сталкивались с генетиками из Уильямс-колледж, чем с представителями света. Когда Пармали организовал эксперимент по скрещиванию черных и белых мышей, Алте пришлось отфотографировать тысячи мышей. Там, где Эдит осмелилась выйти в свет, Алта – она почти не общалась с сестрой – придерживалась простой жизни, которая вращалась вокруг ее мужа, детей, фермы и лошадей.

Старший хотел, чтобы все три зятя, вместе с Младшим, участвовали в его филантропии; по причинам, которые мы обсудим позже, он игнорировал трех дочерей. Старший и Младший периодически пытались заинтересовать Пармали, но он, как правило, отказывался от их предложений. В какой-то момент Гарольд Маккормик постарался снять напряжение между Младшим и Пармали. Признав, что у Пармали «гордый и, возможно, даже надменный дух», Гарольд характризовал его Старшему как добросердечного человека, страдающего от «ощущения суровости мира… что его семья дискредитировала его или даже смотрит на него с безразличием». Коснувшись чувства враждебности между Младшим и Пармали, Гарольд добавил: «Алта разрывается почти надвое от любви»94. Судя по всему, Старшего это не убедило. Вскоре после письма Гарольда он жаловался Эдит, что Младший перегружен благотворительной работой и открыто винил своих зятьев: «Я хотел бы, чтобы Гарольд и Пармали стали сердцем и душой этой работы, взяли на свои широкие плечи часть ее вместе с нами»95. И все же не ясно, как они могли бы сделать это, не подчинив свою личность Рокфеллеру, который никогда не понимал их стремление к свободе от его доминирующего присутствия.

Пармали желал держаться на расстоянии от Старшего, но не отказывался от финансовых благ, которые сопровождали их родственные отношения. В 1912 году Рокфеллер гарантировал ему ежегодный доход в тридцать тысяч долларов от его юридической практики; если он не достигал этого уровня, Рокфеллер восполнял разницу. Неясно, стал ли Пармали неожиданно ленивым или в его деле произошел резкий спад, но два года спустя Рокфеллеру пришлось выплатить двадцать шесть тысяч долларов его зарплаты. Через два года после этого он удвоил ежегодную гарантированную выплату Пармали до шестидесяти тысяч долларов. Тем временем ежегодное пособие Алты выросло до пятидесяти тысяч в 1914 году. Передавая больше денег Алте и Пармали и давая им средства на оплату счетов, Рокфеллер надеялся разрешить постоянные споры между ними и Младшим из-за денег – то, что следовало сделать прежде всего.

Облегчение, прокатившееся по «Стандард Ойл» после избрания Уильяма Мак-Кинли в 1896 году, оказалось недолгим. Несмотря на неожиданное растущее процветание, электорат устал от новых монополий и решительных карьеристов, которые их создали. Крестовый поход за контроль над трестами не исчез, хотя и временно сместился на уровень штатов. Опять же, первый залп против «Стандард Ойл» был сделан из Огайо. Генеральный прокурор штата, Фрэнк Моннетт – сменивший воинственного Дэвида К. Уотсона – был сыном методистского проповедника, бывшим юристом железнодорожных компаний, и деятельным государственным служащим. В 1897 году его посетил нефтепереработчик Джордж Райс, убедивший его, что «Стандард Ойл» так и не выполнила решение 1892 года вывести «Стандард» в Огайо из треста. Чтобы проверить своих противников, Райс купил шесть паев сертификатов доверительного управления «Стандард Ойл». Когда он попытался обменять их на дробные акции в двадцати составляющих компаниях согласно решению 1892 года, лица, ответственные за ликвидацию – в их числе Рокфеллер, – прокрастинировали четыре года. Теперь, через пять лет после вердикта, двадцать семь миллионов долларов в сертификатах доверительного управления оставались неохваченными. 9 ноября 1897 года Моннетт выдвинул обвинение, что «Стандард» в Огайо и не планировала выходить из треста и пренебрегла мнением суда. Все это только ширма, чтобы умиротворить законодателей.

Отставка Рокфеллера начала принимать вид неумолимой греческой трагедии: только он постарался высвободиться из треста, как юридические трудности усугубились. Учитывая долгую историю лицемерия «Стандард Ойл», и пресса, и публика высмеивали его так называемую отставку, как дешевую уловку, чтобы избежать показаний. В общие представления о злодействе не укладывалось, что такой человек мог просто уйти от своего создания.

Чтобы ускорить дело, Моннетт поручил уполномоченному допросить свидетелей в Нью-Йорке. 11 октября 1898 года Рокфеллера вызвали дать показания в отеле «Нью Амстердам», сторона обвинения надеялась подтолкнуть его к признанию, что он тянул с ликвидацией треста. После пяти часов допроса Рокфеллер оставался невозмутимым, как никогда, говорил таким тихим голосом, что люди силились услышать его, и раскрыл так мало, что на следующий день «Уорлд» вышла с заголовком: «Рокфеллер изображает устрицу»1. Адвокаты «Стандард» провели гораздо больше времени, опротестовывая вопросы, чем Рокфеллер, отвечая на них. Опять же, он представлял прошлое, как густой туман, через который еле пробирался. «Уорлд» сухо заметила: «Добродетелью забвения, самой ценной, какую только может иметь монополист при перекрестном допросе, господин Рокфеллер владеет в совершенстве»2.

Рокфеллер, как всегда, отказывался верить, что у кого-то могут возникнуть законные возражения против «Стандард Ойл». Он прибегал к своему универсальному объяснению, что иски против него – это просто вымогательство и рэкет, выдающие себя за служение обществу. Позже он заявил, что мотивом Моннетта было «шантаж» «Стандард Ойл Компани» и что он «товарищ по выстраиванию схем с Джорджем Райсом»3. На слушаниях Рокфеллер подавил признаки раздражения, но казался более раздраженным, чем ранее. Репортеры отметили характерные нервные жесты, которые заставляли усомниться в его внешнем самообладании – как он переносил вес, скрещивал ноги, потирал затылок, надувал щеки и покусывал усы.

После показаний Рокфеллер, с заметным облегчением, поступил довольно необычно: он подскочил прямо к Джорджу Райсу, протянул руку и попытался вовлечь в разговор. И неожиданно стал очень разговорчив, как сообщали две газеты:

– Как у вас дела, господин Райс? Мы стареем, а? Не жалеете, что тогда не последовали моему совету?