– Твое тело начинает меняться, и мне это очень нравится!

Он обхватил губами мой сосок и нежно его укусил. И правда, груди мои стали полнее, ореолы потемнели. Мое тело медленно превращалось в совершенный кокон, в котором будет расти и развиваться наше дитя…

– Будешь ли ты любить меня по-прежнему, когда живот у меня станет, как гора?

Широкими ладонями он обхватил мои груди, оперся подбородком о свою руку и посмотрел на меня из-под полуопущенных ресниц.

– Я не стану любить тебя меньше, когда твой живот станет… как гора, – сказал он с улыбкой. – Я буду любить тебя, когда ты подаришь нашему ребенку жизнь и когда состаришься и станешь морщинистой, как сушеное яблочко!

Я посмотрела на него укоризненно и легонько ущипнула за нос.

– Если тебе правда хочется, чтобы я дожила до старости, mo rùin, то вспоминай хоть иногда, что меня надо кормить! Я ужасно проголодалась.

– А я все равно больше, – шепнул он, обнимая меня. – Я изголодался по тебе…

Я засмеялась.

– Лиам Макдональд, ты что, людоед?

* * *

Урожай убрали с полей, и теперь зерно сохло в ожидании того момента, когда его отнесут на мельницу либо же на винокурню. Мужчины клана охотились, а мы, женщины, солили мясо на зиму. Самых красивых коров и бычков продали на рынке в Крифе, остальные паслись на холмах вокруг деревни. Долина окрасилась в охряные и коричневые тона, сливавшиеся с пурпурными тенями гор. Пейзаж, словно зеркало, отражал грустное настроение природы, которая готовилась впасть в глубокий и долгий сон.

После возвращения из Инверари, то есть уже целый месяц, мы почти не виделись с Колином. Он редко проводил в Карнохе больше двух-трех дней кряду и упорно избегал меня. Это огорчало меня, однако то был его выбор, и я отнеслась к нему с уважением.

Колин рассказал нам, как они бежали из тюрьмы. Все бы обошлось, не явись начальник тюрьмы раньше обычного с проверкой. Он застал Макайвора с ключами от камеры в руках, и юноше пришлось убить его. К несчастью, труп обнаружили раньше, чем узники успели скрыться. Вот тогда-то Финли и получил пулю в бок и, падая, ударился головой о стену и потерял сознание.

Через неделю после нашего возвращения из Форт-Уильяма в Карнох прибыл отряд драгун. Солдаты осмотрели каждый дом, и в общем это заняло не больше часа. Никаких угроз в адрес беглецов не последовало. Они уехали, и с тех пор красных мундиров в деревне никто не видел.

Я сидела и смотрела, как белочка роется в траве у корней старого дуба, собирает желуди и прячет их на зиму. Издалека доносились пение и смех под аккомпанемент скрипки Ангуса и волынки Александра Макдональда. Я же решила отдохнуть на вершине холма.

Сегодня в деревне чествовали Самайна, кельтского бога мертвых. Этот праздник знаменовал окончание полевых работ. Считалось, что в эту ночь повелитель тьмы открывает ворота, которые отделяют царство умерших от мира живых. В царстве Самайна до весны суждено томиться в плену богу солнца Белену, и поэтому в нашем мире становится холодно и темно…

– Я сбился с ног в поисках тебя, – послышался низкий голос у меня за спиной.

Лиам присел на корточки, положил подбородок мне на плечо и обнял меня. Я прижалась спиной к его груди.

– Я не стала уходить далеко.

Взгляды наши обратились к озеру Ливен.

– Мне нравится эта долина, Лиам! В этих горах есть что-то особенное…

– Да, пожалуй. Наверное, поэтому я и не поехал с Аласдаром в Кеппох тогда, после той жуткой ночи. Я знал, что мне нужно остаться, что-то звало меня, не отпускало. Может, души тех, кого я любил?

По спине у меня пробежал холодок. Этой ночью невидимая преграда, отделяющая мир живых от мира умерших, исчезнет, и души, не нашедшие покоя, вернутся мучить своих обидчиков. Что ж, у Лиама были свои призраки, у меня – свои. Вернее, всего один, но мне совсем не хотелось снова увидеть его. С тех пор как Лиам сжег листок с заклинанием, мне стало спокойнее. После этого не произошло ничего странного или тревожного. Казалось, глаза, всюду следящие за мной, наконец закрылись.

Чтобы уж наверняка отвести от себя беду, я наведалась к старой Эффи и показала ей найденную Лиамом бутылку. Она тщательно осмотрела ее содержимое и велела прийти на следующий день. Так я и поступила. Эффи дала мне другую бутылку, и я положила ее на то самое место, где нашла первую. Однако ничего объяснять она мне не стала, а я не осмелилась ни задать вопрос, ни даже рассмотреть содержимое новой бутылки из опасения, что это может лишить ее колдовской силы.

– Сегодня ночь Самайна, поэтому лучше не вспоминать о призраках, – у меня и так волосы на голове шевелятся от страха.

– Почему? – спросил Лиам. – Призраки всегда окружают нас, и бояться их не надо.

– Я знаю, – вздохнула я. – И все равно боюсь! Иногда мне кажется, что я ощущаю их присутствие. Словно мимо меня проносится что-то холодное…

– Они не злые, просто хотят напомнить нам, что они рядом, даже если мы их и не видим.

– Наверное… – согласилась я, но без особой уверенности.

Он положил руку на мой округлившийся животик. Я невольно вспомнила о Стивене. Кто целует, кто одаривает его материнской лаской вместо меня? В душе шевельнулась жестокая тоска, и я тяжело вздохнула. Лиам только крепче прижал меня к себе. Мне так хотелось рассказать ему о моем ребенке, которого мне не суждено было узнать, разделить с ним это тяжкое бремя… И в то же время я до смерти боялась, что он про все узнает. Станет ли он обвинять меня? Рассердится ли за то, что я не рассказала ему о Стивене? Эта тайна разъедала меня изнутри, отравляла радость, когда я думала о том, что скоро подарю жизнь нашему с Лиамом малышу.

Но была еще одна забота или, скорее, навязчивая мысль, портившая мое и без того неустойчивое настроение: взгляд мой ревниво следовал за мужем, стоило рядом с ним появиться женщине. Лиама это забавляло. Когда я была беременна первым ребенком, то не думала ни о фигуре, ни о том, насколько я привлекательна, теперь же мои округлившиеся формы сильно расстраивали меня. Лиама, казалось, эти перемены нисколько не беспокоили, и он часто повторял, что ему нравится, что «мои косточки обросли мясцом».

Я бесконечно травила душу мыслями о женщинах, которые были в его жизни до меня. Анна, Меган и много других, о ком он мне никогда не рассказывал. Да, это смешно, но что я могла с собой поделать? После недолгого замешательства я спросила:

– Ты часто ее вспоминаешь?

– Гм… Кого ее?

– Анну.

– Иногда.

– У нее были волосы цвета меда, и она, наверное, была очень красивая…

– Да.

Он повернул меня к себе лицом. Вид у него был озадаченный.

– Зачем ты об этом спрашиваешь?

– Не знаю. Хотя нет, знаю!

Я помолчала, стараясь совладать с волнением.