вкус, но нет денег – идеальный расклад для обеих сторон.

Когда Вера спросила, можно ли ей тоже пойти на вернисаж, Сесилия со вздохом ответила: «Да, можно, если тебе так хочется». Мартину не нравилось её слишком короткое платье и вызывающе яркий макияж. Вероятно, она хотела выглядеть старше своих двадцати или сколько там ей было, но эффект получился скорее противоположным – Вера гордо фланировала по залам в счастливом неведении, что похожа на девицу из Шиллерской гимназии, нарядившуюся для школьной экскурсии.

– Мартин Берг, давно вас не видел. – Кей Джи жал ему руку слишком долго и слишком сильно. – Всё в порядке? Чудесно! Чудесно! С издательством, как я понимаю, всё хорошо? А вот и Сесилия. Рад, действительно рад вас видеть.

Несмотря на жару, он был в чёрном костюме. Он говорил, что Густав сменил «сюжетный круг» и рассказывал о Стокгольмской выставке [214].

Когда Мартин почувствовал на плече знакомую руку, он вздрогнул всем телом. Загорелый свежевыбритый Густав сиял, как солнце. Сказал, что так долго не был в городе, что сейчас у него голова кругом от впечатлений. Просто ходить по улицам уже реальный шок. Вендела говорит, что он может оставаться, сколько захочет (он представил им даму с острым, как буравчик, взглядом, дама была минимального размера, но максимально одета в «Шанель»), хотя к осени он собирается вернуться, потому что осень прекраснее всего в Стокгольме, верно?

Вендела и Сесилия быстро посмотрели друг на друга. Он и вправду написал даму-коллекционера с собакой – фокстерьером, как его кто-то просветил. Портрет растрогал всех, кроме Мартина. Раньше размер картин Густава из года в год увеличивался, а сейчас они были не больше чем пятьдесят на семьдесят. Даже портрет Венделы получился относительно небольшим, хотя перегруженный салон на заднем плане, если его усилить, мог бы задать полотну сатирический вектор – высохшая тётя в гигантском богато декорированном доме, современная Медичи, только наряд из колоды игральных карт с кружевным воротом и золотым шитьём сменился на костюм и жемчужное ожерелье.

Помимо этого, имелся десяток картин ещё меньшего размера. На примерно половине из них изображались чёрные ели, отражающиеся в серебристой водной глади. Кое-где небо было того самого оттенка синего газового пламени, который Густав использовал в ранних городских видах, но другие работы тяготели к зелёному абсенту, новому для него цвету. Остальные работы – итог изучения растительности, органические и гротескные формы в палитре ранней весны и поздней осени. Гипердетализированные вблизи, но с расстояния в несколько шагов почти абстрактные.

– Как перевёрнутый Моне, – сказала Сесилия.

Впервые не было ни одного её портрета.

Через несколько дней вышла рецензия в «Дагенс нюхетер». Во время чтения у Мартина стучало сердце и сводило живот. Выставку хвалили, Мартин отложил газету и не мог понять, что он чувствует.

* * *

Народ одобрительно хлопал его по спине, когда первый тираж Лукаса Белла разошёлся за месяц, как будто это заслуга его, а не писателя. Его поздравляли, когда другого их автора номинировали на литературную премию. Некоторые благодарили его в предисловиях. «Выражаю признательность моему издателю Мартину Бергу за бесценные советы в процессе работы». Но когда издатель Мартин Берг пытался вспомнить, что такого «бесценного» он посоветовал, в голову не приходило ничего, кроме обычных рекомендаций «это лучше вычеркнуть», «давайте ещё подумаем над названием» или «здесь лучше подробнее». У него возникало ощущение, что сделать это может кто угодно.

Когда он жаловался жене, она говорила: «Пиши. Закончи роман».

Он протестовал: невозможно написать роман, если у тебя полноценный рабочий день. И двое детей. Роман пишется не так, как теоретический текст, его нельзя выковать ударом молота, это процесс и…

– Но ты же можешь работать меньше?

Как он может «работать меньше», если это его издательство? Никто за него ничего не сделает. Дела будут просто накапливаться, и он всё время будет помнить о них. А нужен полный покой, время и пространство; за несколько выкроенных то там, то тут часов он всё равно ничего не успеет.

– Оформи отпуск по уходу за детьми, – предложила Сесилия. – В этом случае дети могут четыре часа находиться в садике. Или четыре часа тоже мало, чтобы что-нибудь успеть?

Мартин заметил, что отпуск по уходу за детьми в его случае равно «работать меньше», то есть Перу и Санне придётся работать больше; как вариант, Мартин может работать по ночам, но долго он так не протянет, – и чем дольше он говорил, тем скептичнее становилось выражение её лица.

– Но ты мог бы закрываться в своей комнате и писать… – Он вдруг вспомнил, как Элис опрокинул тарелку с кашей, а Ракель сидела, уткнувшись носом в «Нэнси Дрю и тайна ранчо “Тени”», и ни на что не реагировала, кофе остыл, и куда-то пропали непромокаемые штаны…

Не надо было всего этого говорить, он понял это по подрагивающей у неё на шее жилке и поджатым губам, понял и немедленно добавил:

– А синхронизировать всё так, как ты, я не умею. Я не умею делать несколько дел одновременно, я делаю только что-то одно. Сисси. Подожди. Не уходи – какого чёрта, ты не можешь просто так взять и уйти.

Он обедал с Пером Андреном и в какой-то момент понял, что уже долго и возбуждённо рассказывает ему о нехватке времени, не позволяющей ему писать.

– Но ведь быть владельцем бизнеса – это уже половина дела, ты же сам распоряжаешься своим временем, – сказал Пер. – У тебя нет начальника. У нас нет жёсткого графика. И у тебя нет необходимости приходить на работу в восемь утра.

Но работа всегда есть, и она будет ждать, даже если он придёт позже, – возразил Мартин.

Пер наставал на своём: сколько времени у него уходит на кофе, долгие телефонные разговоры с закинутыми на письменный стол ногами, листание литературных журналов или ещё одну вычитку рукописи, которую уже два раза вычитали? Книги становятся лучше, если автор не ограничен сроком и всё время перечитывает и исправляет? Кто-нибудь когда-нибудь сделал что-нибудь без дедлайна?

– Давай так, – сказал Пер. – Вторник, среда и четверг ты встаёшь утром как обычно. И всё утро пишешь. А на работу приходишь к обеду. Попробуй так месяц. Начиная со следующей недели. А если не будет получаться, мы всё переиграем. О’кей? Отлично. Договорились.

– Не уверен, что из этого что-то выйдет.

– Такое ощущение, что ты сам не хочешь дописать этот роман.

– Конечно, хочу. – Мартин жестом попросил счёт. Он вдруг разгорячился: – Разумеется, я хочу. Так что, да, хорошо. Так и сделаем. Почему нет.

Но тут возникли