Если последствие перехода Мутеваккиля из лагеря персидских свободомыслящих под знамена арабской ортодоксии возымело позже величайшее значение, то его личное грубое вмешательство в дела внутреннего развития народа нисколько не было оплачено по заслугам, как на это он крепко рассчитывал. Ортодоксия с удовольствием воспользовалась предложенным ей покровительством, но как-то не находила ни единого повода подставлять свою спину ради интересов отдельных личностей династии, покровительство которых стало для нее столь полезным. Равно и массы, ею руководимые, оставались бездеятельными зрителями войны между халифами и преторианцами, которую возбудил Мутеваккиль, в данном случае совершенно правильно, умерщвлением Итаха. Борьба возгорелась ужасающая, такая, какой сопровождаются обыкновенно во все времена распорядки преторианцев. Из пяти следующих халифов — Мутеваккиля (232–247 = 847–861), Мунтасира (247–248 = 861–862), Муста’ина (248–251 = 862–866), Му’тазза (252–255 = 866–869) и Мухтеди (255–256 = 869–870) — едва ли один умер естественной смертью, в отместку за это из числа турецких генералов пощажены были только Буга старший и сын его Муса. Остальные же — Васиф, 253 (867), Буга младший, 254 (868), Салих ибн Васиф, Мухаммед ибн Буга и Баик-Бег, 256 (870) — все погибли насильственной смертью. Не стоить вглядываться пристально в эту драму, облитую кровью и испещренную ужасом, достаточно проследить ее в общих чертах.

Дабы вести далее свою политику охранения халифата от преторианских захватов, Мутеваккиль придумал две весьма целесообразные меры. Он поставил во главе арабов Багдада опытного военного; для этой цели халиф упросил тахирида Мухаммеда ибн Абдуллу переселиться из Мерва в столицу и здесь принять управление Ираком. Побуждало ли этого последнего верноподданническое чувство к своему сюзерену, либо кажущееся приращение власти сманило могучего вассала к принятию предложения — так или иначе, передав управление Хорасаном брату своему Тахиру, Мухаммед появился в Багдаде в 237 (851) и принял на себя не особенно благодарную обязанность — упорядочить насколько возможно пришедшее в расстройство положение дел. Лишь медленным путем мог он сделать кое-что, и то при благоприятных обстоятельствах. Тем не менее последствия показали, что деятельность его была не без результатов. Наконец, халиф осмелился сделать еще один шаг вперед. В 245 (859/60) повелел он воздвигнуть новую резиденцию вне пределов округа Самарры, расположения главного контингента преторианцев; названа она была по его имени Джа’фарией. Довольно нерасчетливо потрачено было на сооружение ее два миллиона золотых динариев, а турки, понятно, злились, по меньшей мере волновались. В начале 246, а по другим источникам, в 247 (860, 861) халиф переселился в свой новый великолепный дворец, но надежда ускользнуть таким образом из-под надзора турок не осуществилась. Незначительное число личных приверженцев, окружавших властелина, никогда бы не посмело сопротивляться открытой силой против беспощадных наемников. Халиф, понятно, выказал настолько прозорливости, что услал на византийские границы главу преторианцев Буту старшего, а сам между тем, пользуясь его отсутствием, готовился арестовать внезапно Васифа; но в то же время был настолько опрометчив, что явно отстранил старшего своего сына, Мунтасира, объявленного уже наследником, ради любимого им Му’тазза и заставил первого опасаться всего от окончательно потерявшего совесть отца. В этой семейке, как оказывается, самое ужасное немедленно же осуществлялось на деле. Мунтасир столковался с Васифом, уже прослышавшим о намерениях халифа, и с Бугой младшим, а затем в ночь 4 Шавваля 247 (10–11 декабря 861) эти турки умертвили прозорливого властелина, ничего не страшившегося, но слишком мало подчинявшего свои капризы требованиям политической необходимости. С его смертью хаос неудержимо врывался в халифат. Даже для аббасида отцеубийство не могло, однако, казаться безделицей. Не особенно был поэтому доволен наследник преподнесенным ему соумышленниками саном халифа. Не прошло и шести месяцев со вступления на трон, как он скончался измученный угрызениями совести, а может быть, и отравленный, хотя доподлинно неизвестно, кто бы мог его угостить ядом; впрочем, все современники были глубоко убеждены, что ему дольше не процарствовать, как и сассаниду Шируэ, купившему также смертью отца свое вступление в белый дом Хосроев. Муста’ином, внуком Му’тасима, следовавшим за несчастным Мунтасиром, своевольные турки играли как мячиком. Так называемое правление его тем только и замечательно, что в это время совершена была последняя попытка пришедших в отчаяние арабов Ирака высвободиться из-под гнусного режима турок. Дело в том, что оба Бути — Васиф отсутствовал в то время, сражаясь против византийцев, — пренебрегли ради Муста’ина Му’таззом, а этот последний, любимец кумира жителей Багдада — Мутеваккиля, и им был, понятно, особенно мил. Вскоре по избрании Муста’ина (248 = 862) вспыхнули в 249 (863) волнения в столице, но они не привели ни к чему благодаря той роли, какую принял на себя Мухаммед тахирид. Совершенно, положим, законно, в этом, однако, случае с полнейшим отсутствием прозорливости старался он, не принимая в расчет никаких вопросов личностей, оберегать интересы государства. Буквально хладнокровно глядел военачальник, как турки, против которых, собственно, и призвал его Мутеваккиль в Багдад, рубились с рассвирепевшими арабами. Так устранена была временно опасность, грозившая Муста’ину, но неизбежным следствием было то, что турки, вернувшись в Самарру, сцепились друг с другом. Так называемый халиф очутился в таком отчаянном положении, что принужден был бежать вместе с державшими его сторону Бугой и Васифом из Самарры в Багдад. У продолжавшего соблюдать законность тахирида он встретил, конечно, радушный прием. Теперь большинство оставшихся в Самарре турок вздумало провозгласить Му’тазза халифом. Багдад, само собой, должен был в виде оппозиции немедленно же перейти на сторону Муста’ина. Во имя его «град благоденствия», а ныне вместилище всевозможных бедствий, подъял последний бой, завершивший падение арабизма как самостоятельной политической величины. В течение всего 251 года (865) жители Багдада отчаянно оборонялись, всякая новая победа турок предвещала им невыносимые страдания. Народ чуть не растерзал Мухаммеда ибн Тахира, когда тот к концу года нашел нужным завязать переговоры с осаждающими. Но с Муста’ином невозможно было иметь никакого дела. Опасаясь своей собственной смелости, он затеял за спиной Мухаммеда тайные переговоры с преторианцами. Тахирид должен был поневоле покинуть его, если только не желал сам пасть жертвой коварства аббасида. Таким образом, он подписал капитуляцию от своего имени и жителей города на довольно сносных условиях, признав мутазза халифом. Муста’ин вынужден был волей-неволей сложить власть (18 Зу’ль Хиджжа 251 — 10 января 866), и несколько дней спустя новому властелину принесена была присяга неспособной долее ни к какому более сопротивлению столицей (4 Мухаррем 252 = 25 января 866). Новый повелитель оказался достойным сыном Мутеваккиля и попытался возобновить политику отца; увы, и он тоже потерпел неудачу. Было, конечно, правильно пользоваться все более и более возраставшей завистью между турками и берберами для того, чтобы восстановлять отдельных военачальников друг против друга; но только через одно это нельзя было ничего выиграть, пока халиф сам не сумеет так себя поставить, чтобы занять главенствующую роль среди всеобщего замешательства. На это Мутазз не был, однако, способен. Его хватало на то лишь, чтобы нарушить договор, заключенный с Муста’ином, и убрать с дороги несчастного предшественника; он сумел также приказать умертвить собственного своего брата Муайяда, которого сильно боялся (252 = 866). Но все его интриги и вероломства с преторианцами и тахиридами привели только к войне всех против всех; государству грозила серьезная опасность распасться на мелкие части. Вначале резались турки с берберами, затем первые стали поедать друг друга, причем погиб Васиф (253 = 867). Потом халиф повелел Баик-Бегу арестовать и умертвить (254 = 868) Бугу младшего, показавшегося властелину чересчур самостоятельным. Когда же скончался Мухаммед Тахирид (14 Зу’ль Ка’да 253 — 13 ноября 867), мутазз ухитрился перессорить брата и сына последнего. В конце концов оба принуждены были покинуть Багдад, и здесь снова возгорелась междоусобная война. Везде, одним словом, наступало полное расторжение отношений; нигде не было заметно, однако, твердого личного вмешательства властелина. Уже в 254 (868) довел он до того, что решительно никому из его офицеров и высших чиновников вне его сферы влияния никто не желал подчиняться, а тем паче ему самому. А так как сам халиф постарался ослабить силу своих преторианцев, никому из наместников, начиная с Египта и кончая Персией, не приходило более в голову посылать деньги в столицу. Между тем мятежники, появившиеся сразу в различных пунктах, стали подступать к самым стенам Самарры. Дошло наконец до того, что халифу нечем было выплачивать жалованье наемным войскам. Те, конечно, шутить этим не любили; они дали властелину несколько дней сроку, а когда и по прошествии этого времени он не был в состоянии уплатить требуемой суммы, его без всяких церемоний умертвили (Раджаб 255=июль 869).