С последними усилиями династии, начиная с Мухтеди и оканчивая Муктафи, сразу оборвавшимися вступлением на престол слабой личности, с развитием внутренних распорядков государства согласуются точь-в-точь и действия преторианцев против врагов государства внешних и рассеянных по провинциям. При Му’тасиме — всюду блестящий успех по всем направлениям; с его смертью наступает быстрый упадок воинских предприятий, и, наконец, при Му’таззе в каждой провинции не находят более нужным повиноваться центральному управлению. Муваффак и Му’тадид восстановляют снова воинскую честь Аббасидов, но они были в состоянии лишь задержать процесс государственного разложения, воспрепятствовать же ему не хватало у них сил. С Муктафи наступает упадок, продолжавшийся без перерыва до тех пор, пока халифы не лишены были окончательно мирской власти и принуждены были ограничиться лишь одним духовным авторитетом «наместников Мухаммеда», как мы это уже видели выше. Этот ход исторического развития придется нам теперь проследить в двойном направлении: во внешних войнах и при возникавших трудностях внутри государства.

С тех пор как халифат уступил Испанию и Африку Омейядам, Идрисидам и Аглабидам, а Персию Тахиридам, внешние столкновения могли возникать лишь на северо-западе, с Византией. Борьбу этих исконных врагов мы проследили до того самого момента, когда Му’тасим ввиду явного неповиновения, вспыхнувшего в арабском лагере, принужден был отступиться от последних завоеваний, сделанных при Ма’муне. Несколько лет с обеих сторон не возобновлялись неприязненные действия. Но уже с 222 (837) предпринимает император Феофил, вступив, вероятно, в соглашение с Бабеком, серьезное нападение на мусульманские оборонительные линии. Греки заняли Самозату на Евфрате и соседнюю с ней Сабатру[346], а затем произвели страшные опустошения в северной Сирии и Месопотамии; сами мусульмане сознаются, что византийцы проникали почти до ворот резиденции. Но цель неприятелей — освобождение Бабека, преследуемого войсками халифа, — не осуществилась. Му’тасим уразумел всю необходимость, напрягши последние силы, избавиться раз и навсегда и прежде всего от сектантов, размножившихся и опустошавших в течение более 20 лет северо-западные провинции. Поэтому предоставил он полную свободу действия Феофилу, а тем временем победоносный турецкий генерал Афшин вступил торжественно в Самарру с изловленным Бабеком. Теперь можно было подумать и об отомщении византийцам. Арабы стали подготовляться к решительному походу в Малую Азию. В том же самом году действительно выступает халиф лично во главе громадного войска против византийцев. Предводимые Уджейфом арабы, а равно превосходно подобранные полчища турок под командой генералов Итаха и Ашнаса двинулись из Тарса в Каппадокию, между тем Афшин с другим отделом турок направился из Месопотамии к Малатии[347]. Но прежде чем произошло соединение обеих армий, Афшин наткнулся нечаянно на самого императора Феофила и разбил его (25 Шабана 223 = 21 июля 838) так жестоко, что неприятель немедленно же отступил во Фригию; далее Дорилеи греки не посмели двигаться даже и тогда, когда главная армия халифа достигла Амориума и занялась осадой сильной крепости (6 Рамадана = 1 августа). Крепость защищалась храбро и, быть может, не сдалась бы, хотя Феофил только и мог сделать, что завязать бесплодные переговоры с халифом; но личный враг коменданта помог сарацинам[348] овладеть городом. Ужасно было мщение Му’тасима за совершенные греками в прошлом году лютости: город был сожжен, большинство способных носить оружие перебито (было их, вероятно, до 30000), остальных вместе с женщинами и детьми увели в плен, а начальника гарнизона, стратега Аэция, позднее распяли в Самарре. Удержать только что приобретенные завоевания, понятно, мусульмане не могли; так бывало, впрочем, и прежде, тем более что Му’тасиму тотчас же пришлось разделываться с арабским мятежом, а позже укрощать и другие бунты, поэтому на первых порах мы встречаемся далее лишь со случайными набегами, совершаемыми на суше и на море, со взаимным обменом пленными и т. п. Более серьезная борьба готовилась возобновиться лишь при Мутеваккиле. Самовольная попытка этого слишком часто поступавшего необдуманно властелина ограничить полунезависимость, которой всегда пользовались армянские отдельные князья под гегемонией мусульман и которую теперь стремились еще более расширить, привела в 237 (852) к опасному возмущению всей страны. Предводимые Бугой старшим, турки с большим трудом подавили его в 238 (852/3), но халиф не посмел уже более привести в исполнение первоначальный свой план, ибо по обыкновению византийцы воспользовались обстоятельствами и бросились грабить пограничные арабские округа. До 243 (857) они ревностно продолжали свои набеги, а в 238 (852/3) греческий флот в 300 кораблей произвел даже высадку в Египте и ограбил Дамиетту. Так как многие мятежи задерживали войска Мутеваккиля, мусульманам пришлось бы, вероятно, значительно хуже, если бы к тому же времени императрица Феодора, в разгаре церковной политики против секты Павликиан, не вздумала прогнать за границы большие массы этих храбрых людей. В оборонительных линиях они были встречены главнокомандующим Омаром Ибн Абдуллой[349] с распростертыми объятиями и расселены в мусульманских владениях, которые они теперь стали ревностно защищать от нападений византийцев. Им вскоре даже удалось укрепиться в самой неприятельской стране, в месте Тефрике, в Малой Армении. Наконец Буга в 244 (858) со своими турками мог двинуться вперед; и ему, также как Омару ибн Абдулле в 246 (860), посчастливилось нанести грекам чувствительный вред. Но возраставшее постоянно участие преторианцев в дворцовых революциях и междоусобных войнах изменило при Муста’ипе положение дел к величайшему ущербу для ислама. Еще в 248 (862) Васиф вернулся в Самарру после успешного набега в византийские пределы, а уже в 249 (863) греческий генерал Петронас окружил Омара к северу от Тавра и истребил все его войско. Если же в смутные времена от Му’тазза до Мухтеди не был потерян весь округ оборонительных линий, то этим мусульмане обязаны только тому, что и в Византии происходили тогда не меньшие беспорядки; церковные неурядицы и насильственный переход правления к македонской династии помешали грекам воспользоваться, как следовало бы, упадком халифата. Но лишь только император Василий твердо укрепился, как направил в эту сторону могучие удары. Прежде всего озаботились греки отделаться от Павликиан, засевших в их государстве опасной занозой. В двух последовательных походах 257 (871) и 259 (873) они были неоднократно побиты. В последнем году, обезопасив предварительно в 258 (872) свои фланги и врезавшись глубоко в арабскую землю между Мелитеной и Самозатой, император взял и Тефрику. Теперь уже мог он свободно действовать против оборонительных линий. В начале 263 (876) отвоевал Василий снова Лулуу и опустошил в 263 (877) всю страну между Тарсом и Марашем. Предпринятый арабами в отместку поход в 265 (878) не удался, лишь в 270 (883/4) они еще раз одержали победу. Война продолжалась с этих пор с переменным успехом в течение десятков лет, совершались по-старинному набеги на пограничные округа сирийско-малоазиатские. Рядом с ними выступают на передний план снова морские экспедиции, предпринимаемые попеременно обеими сторонами. Ни те, ни другие не рассчитывали при этом делать прочные завоевания, высаживались попросту в одном из пунктов вражьего берега, поспешно производились опустошения насколько только было возможно, а затем снова уплывали. Истый морской разбой стал особенно сподручным и окупаемым богатой добычей для мусульман, когда лежавший в самом средоточии византийских владений Крит стал им дружественным пристанищем. Сарацины, обитавшие на Крите, промышляли сами одним только пиратством по Эгейскому морю, забираясь даже иногда далеко в глубь Адриатического; но с сирийско-киликийской береговой полосы, в особенности же из Тарса, быстроходные крейсеры арабов прокладывали себе дорогу вплоть до самой гавани Константинополя. Уже под 266/7 (880) упоминают византийские летописцы об одном подобного рода предприятии; за ним следуют далее все новые вылазки. Эти морские набеги принимают действительно опасный характер с появлением ренегата по имени Лев. Из своего постоянного местопребывания, Триполиса Сирийского, он наводит ужас на все побережье Эгейского моря, действуя, начиная с 291 (904), со своим флотом из 50 хорошо вооруженных кораблей. В этом самом году корсар напал на Фессалонику, второй по величине город в Византийской империи; целых 10 дней чинил он здесь грабежи и убийства, а затем повернул назад, захватив с собой тысячи пленных[350]. И в следующие годы продолжал он производить всевозможные бесчинства в Архипелаге нисколько не менее своих критских единоплеменников, пока наконец весь его флот не был уничтожен у Лемноса византийским адмиралом Иоанном Радином. При Му’тадиде и Муктафи счастье благоприятствовало арабам и на суше: из своих владений они не потеряли ничего, а набеги, производимые на Малую Азию, приносили им гораздо более прибыльной добычи, чем все походы византийцев в область «оборонительных линий». Но с новым упадком халифата при Муктадире военные успехи, естественно, стали мало-помалу слабеть и свершилось неслыханное в течение вот уже более 100 лет дело — железное кольцо крепостей прорвано было армяно-византийским генералом Иоанном Куркуасом. Греки овладевают в 314 (926) Малатией, в 315 (927) наводняют Армению вплоть до столицы ее Двина, в 316 (928) занимают запад страны до Эрзерума, а в 317 (929) и север Месопотамии, между Мейяфарикином, Амидом (нынешний Диарбекир) и Малатией; хотя арабские наместники, действуя из Мосула и Тарса, совершали неоднократные попытки оттеснить войска Куркуаса, но это удавалось им лишь временно. С 322 (934) на долгое время потеряны были для ислама Самозата, Малатия и вся западная Армения.