Еще худшее влияние, чем на охранение границ, имели повторявшиеся все чаще и чаще дворцовые революции и мятежи в резиденции халифа на расположение умов в тех провинциях, которые не находились непосредственно под давлением турецких преторианцев. Почти в каждой из них происходило брожение, которое по первому признаку слабости центрального управления переходило в открытое неприязненное движение. Враждебное отношение к царствующей династии, значительно ослабевшее на Востоке, благодаря только фактическому отделению Персии от империи продолжало существовать в провинциях, где преобладал арабский говор. Старинное племенное стремление к независимости, враждебное прочности какого угодно государственного строя, сохранилось всюду, где отдельные племенные группы еще не слились воедино, как это произошло в больших городах Ирака. Не погасли еще также в некоторых округах Сирии и Месопотамии воспоминания об Омейядах, хотя бы под видом положительного нерасположения к Аббасидам. На севере же, в Азербайджане и Каспийских провинциях, протянули друг другу руки коллективизм и неугомонность воинственных горных народцев — дейлемитов, табаристанцев и курдов. А повсеместно, где только ни рождалось недовольство, алиды хлопотали по-прежнему и старались воспользоваться им для своих собственных целей. Таким образом, в тот момент, когда центральное управление было уже не в силах оказывать непосредственное свое влияние на провинции, все эти стремления, находящие поддержку в естественном влечении самих наместников уклониться по возможности от исполнения приказаний халифов, грозили в опасной донельзя форме самой прочности государства. Ранее всего ощутилась эта опасность в северных провинциях.

Мы уже упоминали не раз о восстаниях хуррамитов в Азербайджане: в настоящее время мы удовольствуемся описанием их вкратце. Первые беспорядки появились еще при Харуне, а при Ма’муне в 201 (815/6) Бабек придал этому движению новый толчок. В короткое время восстал весь Азербайджан, а позднее (до 211 = 826) власти бунтовщика подчинились соседние области Армении и Мидии до Мосула и за Хамадан. Положим, в 212 (827) Мухаммед Ибн Хумейд успел снова покорить Мосул, но этот же полководец, действуя против Бабека, потерпел поражение и сам пал в 214 (829). Его преемник занялся не укрощением мятежников, а более существенным в его глазах — совершением всевозможных бесчинств над жителями Мидии, что, конечно, не могло их особенно расположить к правительству. Первый решительный шаг сделан был лишь в правление Му’тасима. Персидский его генерал, Исхак ибн Ибрахим, разгромил в 218 (833) в Мидии мятежников вместе с присоединившимися к ним толпами испаганцев при Хамадане. Теперь уже можно было начать серьезное преследование самих хуррамитов. Правительство стало сперва усердно сеять измену в самом лагере Бабека; этим сразу были остановлены все его попытки снова перейти в наступление. Затем постепенно, шаг за шагом, его начали сильно теснить. Начиная с 220 (835) дело это поручено было туркам, предводимым Бугой и Афшином. В качестве главноначальствующего последний оказался вскоре далеко хитрее и искуснее в умении пользоваться местностью, чем даже сами мятежники, воевавшие в своей собственной стране. И все-таки нападение правительственных войск на главную крепость мятежников аль-Баз было отражено в 221 (836); но вслед за тем Афшину удалось умертвить Тархана, лучшего из генералов Бабека, а в 222 (837) последовало взятие орлиного гнезда теснимых повсюду коммунистов; при этом, кажется, дело не обошлось без вероломного обмана. К концу того же года пойман был и Бабек, ускользнувший было в сопровождении немногих оставшихся ему верными. Он был подвергнут мучительной казни после того, как его провезли напоказ на слоне по всем улицам столицы. Едва успела миновать эта опасность, как взбунтовался испехбеден Табаристана, Мазьяр ибн Карин (224 = 839, ср. с. 215). Пришлось бы, во всяком случае, долго провозиться с ним даже соединенным силам халифа и тахирида Абдуллы; не так-то легко было усмирять эту неудобную провинцию, к которой принадлежал к тому же и южный берег Каспийского моря. Но сам Мазьяр оплошал: с целью действовать насколько возможно энергичней он стал вымогать громадные суммы от своих подчиненных, вынудил жителей главных городов на берегу моря, Сарии и Амула, переселиться в Хормиздабад, лежавший в самой цепи гор; подобных насилий совершено было им множество. Ему изменили свои же; изловленного бунтаря казнили впоследствии в Самарре. Покорение вечно неспокойной страны принесло на этот раз особые плоды: теперь только приняла масса населения истинную веру и допустила разрушить огнепоклоннические капища. Но правительству это послужило на погибель. Новые мусульмане по-прежнему не питали склонности к халифату; отныне стали они ревностными приверженцами алидов, которые еще раньше были приняты радушно соседями табаристанцев дейлемитами. Когда впоследствии при Муста’ине в 250 (864) арабские чиновники позволили себе ряд насилий, табаристанцы, не допускавшие никоим образом подобного обращения с собой и возмущенные происшедшим, признали проживавшего в Рее алида Хасана ибн Зейда. Охотно согласился тот стать во главе восстания. Хотя тахиридам и удалось временно вытеснить его из страны, но после продолжительной борьбы алид снова успел укрепиться и стать здесь твердой ногой — возникала еще новая династия алидов в самом средоточии аббасидского государства.

И во многих иных местностях действовали все эти же исконные враги халифата Аббасидов. Проводимую от их имени беспрерывно тайную подпольную интригу мы проследим в совокупности в следующей главе. Она нисколько, впрочем, не совпадала с попытками зейдитов, вечно поддерживавших притязания семьи Алия на халифство. Нечто подобное, например, случилось при Му’тасиме в персидской провинции Талекан (219 = 834), но тахириду Абдулле нетрудно было подавить бунт. Худшее произошло в злополучное правление Муста’ина. В 250 (864) взбунтовалась Куфа вместе с доброй половиной Ирака, а в 251–252 (865–866) к ним присоединилась и большая часть Хиджаза. Здесь орудовали, впрочем, не одни зейдиты; главным образом восстали беспокойные бедуины. Эти удальцы жадно хватались за каждый подходящий случай, лишь бы проявить самоволие и пограбить, со времени же аббасидского владычества они постоянно и усердно предлагали свои услуги зейдитам (т. II, с. 180, 185) подобно тому, как при Омейядах держали сторону хариджитов. Впрочем, далеко на север и эти последние еще не совсем вымерли. Демократические стремления и имена старинных борцов секты еще сохранились среди арабских племен в так называемых округах Дияр Бекр и Дияр Раби’а[351]. Как бывало неоднократно и прежде, они стали волноваться при Васике (231 = 845/6) и Мутеваккиле (234 = 848/9). Ибн аль Ба’ис, так звали главаря второго бунта, бросился в гористый Азербайджан и упорно отбивался в крепком Меренде от полчищ Бути-младшего; измена предала его, однако, в руки турок Но долго еще, начиная с 253 (867), мятеж не утихал в этих местностях. Один хариджит по имени Мусавир поднял знамя восстания в Бавазидже, к югу от Мосула. Не одни арабы, но и многочисленные курды примкнули теперь к восстанию. В годы 227 (842)[352] и 231 (845/6) впервые зашевелились эти кочевники; все равно как и ныне, они появлялись всюду, где пахло грабежом и разбоем. В бесправное же время при Мутаззе и его преемниках секта укрепилась в этих провинциях до такой степени прочно, что даже при Му’тамиде, когда наступили лучшие порядки, сам энергический Муваффак не был уже в силах их одолеть. Только мутадиду удалось их сломить в 280–283 (893–896). С тех пор все еще продолжающиеся отдельные попытки происходят вокруг Мосула, но уже в направлении чисто политического свойства.