– Странные для казака ты речи говоришь, тем более для атамана, – удивился Ванька. – У нас в станице только мой отец и был женат. На Дону не принято детьми да бабами себя обременять.

– И что в этом хорошего? Поверь мне, Ваня, всем любви и ласки хочется. Я бы, грешный, все на свете отдал, чтоб жену с сыном заиметь, да поздно, годы-то мои уже не те. Одно теперь осталось – достойную погибель отыскать, – сказал Василий. Говорил он улыбаясь, как бы в шутку, но в глазах его Иван заметил горькую печаль.

«А ведь он прав, уж каким Захарка Бешеный зверюгой был, а как с Максимкою носился, даже на предательство ради него пошел», – подумал Княжич.

– Ну все, давай прощаться, даст бог, свидимся, – распорядился старый атаман, обнимая Ваньку.

– Навряд ли, – тяжело вздохнув, ответил тот, он сердцем чувствовал, что расстается с этим славным человеком навсегда.

В этой жизни они больше не увидятся. Мещеряк продолжит дело Ермака, еще три года на свой страх и риск будет воевать в Сибири и погибнет, защищая от татар основанный им первый за Уралом русский город.

1

– Узнаешь знакомые места? – спросил – Максима Княжич.

– Конечно, узнаю. Вон та дорога к нам, на Дон, ведет, другая на Москву, а вот и постоялый двор, на котором атаман дурил боярина.

– Выходит, и с тобой пришла пора расстаться, может, все-таки заедешь в златоглавую?

– Нет, Иван, не порть мне праздника, и так два года чернецом прожил, теперь душа гульнуть желает, а какая на Москве гульба, там же соглядатаев, что у барбоса блох. Оглянуться не успеешь, как в застенке окажешься, – заупрямился Максимка.

– Так уж прямо чернецом? – усмехнулся Ванька.

– А то, в Сибири ж вашей ни вина, ни баб достойных нету, если что и было, так сплошная срамота, даже стыдно вспомнить, – ответил есаул, блудливо посмотрев на Надьку, и в свою очередь спросил: – Может надо чем помочь? Тогда другое дело.

– Да нет, не думаю, что государь удумает меня казнить после того, как отпустил на все четыре стороны, – бодрым голосом ответил Княжич. На самом деле он не был полностью уверен в благостном исходе встречи с проклявшим его царем, но рисковать друзьями не хотелось.

– После Москвы к жене и сыну, чай, подашься? – вновь полюбопытствовал Максим.

– Моя жена уже почти три года в земле сырой лежит, будто сам не знаешь, – строго осадил его Иван.

– Да я не про Елену, я про Аришку говорю. Не думаю, что кузнецова дочь тебя так просто из своих лапок выпустит. Эта не шляхетская княгиня с ее мужьями да душевными терзаньями.

– Хватит вздор молоть, езжай, только разругаться нам с тобой недоставало напоследок, – шутливо пригрозил Иван и стал прощаться с каждым из хоперцев. Когда очередь дошла до Семки, он окликнул Бешененка: – Максим, Семена посели в моей усадьбе. Апостолу скажи, мол, так Иван распорядился.

– Ну вот, а я что говорил, – развел руками есаул. – Стало быть, в станицу возвращаться ты не собираешься? И где ж тебя теперь искать, в кремле или в имении Новосильцевском?

– Не знаю, я свой путь еще не выбрал, – задумчиво промолвил Ванька.

2

Уже в посаде Княжич заприметил перемену, произошедшую с обитателями столицы русской державы. Увидав его отряд, московский люд не стал, как прежде, прятаться по подворотням, а с явным интересом принялся разглядывать разодетую, словно заморская царица, Надьку.

– Ишь, осмелели, раньше нос из-за ворот боялись высунуть. Видать, под старость подобрел Иван Васильевич, – сказал он ехавшей по правую руку от него подруге юности.

– А может, царь взаправду помер, – ответила та.

– С чего ты так решила? – не на шутку встревожился Иван.

– Да я от баб в дороге слышала, что царь ваш помер. – Чего ж мне не сказала?

– Мало ли, что болтают. Надо толком все узнать. Есть у тебя в Москве друзья надежные?

Как ни странно, но известие о смерти государя Грозного вовсе не обрадовало Ваньку.

– Все надежные на Дон ушли или в Сибири остались, – с досадою промолвил он, направляя своего коня к знакомому кабаку. Кроме как к пройдохе Тишке, более обратиться было не к кому.

Тихон встретил Княжича с распростертыми объятиями.

– Здравствуй, атаман. Ты один иль вместе с князем ко мне пожаловал?

Обниматься с ним Иван не стал, но руку подал.

– И ты, хозяин, будь здоров. Приюти моих людей, – кивнул он на Надьку с Маметкулом да нескольких стрельцов во главе с десятником Федором. Остальные вместе с Глуховым разбрелись по своим домам, как только въехали в Москву. – Мне ж отдельный угол предоставь, хочу один побыть, там обо всем и побеседуем. Полагаю, нам обоим есть о чем друг другу рассказать.

– Тогда ступай, как в прошлый раз, в светелку моей бабы, она опять к родне уехала, а о друзьях не беспокойся, – ответил Тихон, шаловливо подмигнув при этом Надьке. – Кого-кого, а уж красавиц князь обучил меня достойно принимать.

Войдя в уютную опочивальню, Иван разулся и сразу же забрался на постель. Ему вдруг захотелось выпить, но не как Максиму – с бабами да шумною гульбой, а тихо, в одиночку, чтоб забыться и не думать ни о чем.

Не прошло и нескольких минут, как на пороге появился Тихон, судя по всему, пройдоха угадал желание Княжича, в обеих руках у него было по большому кувшину вина.

– Давай, что ль, выпьем ради встречи, – предложил он, присаживаясь рядом с гостем.

– Давай, – охотно согласился атаман. – А заодно Кольцо помянем.

– Значит, отгулялся князь, – растерянно промолвил Тишка, при этом в голосе его звучало искреннее сожаление.

– Уж скоро год, как погиб. Кстати, почему ты атамана князем называешь? – спросил Иван.

– Да потому, что князем он и был, самым настоящим, в стремянных ходил у государя Грозного.

– И как же побратим в казаки угодил?

– Уж коль из грязи в князи можно угодить, то из князей-то в грязь попасть намного проще, – усмехнулся Тихон. – Кольцо довольно близкою родней Филиппу Колычеву доводился, а когда меж патриархом и царем раздоры начались да начал Грозный-государь весь Колычевский род изничтожать, он за сестрою вслед в казаки и подался.

– А сестра-то тут при чем? – насторожился Ванька.

– То, атаман, особая история. Его сестрица старшая с любовником на Дон из дому отчего сбежала. Шибко осерчал тогда мой благодетель, на кабак-то князь мне денег дал, грозился даже порешить прелюбодеев, однако когда жареным запахло, сам примеру их последовал.

Княжич уже понял, о ком Тишка ведет речь, аж побледнев, он строго приказал: